— Однако! — Геннадий Сергеевич, или как там его,рассмеялся от души. — Я в вас не ошибся. Несомненно у вас есть ум ихарактер.
«Откуда только что взялось?» — подумала я про себя, новслух, разумеется, ничего не сказала.
— Это только то, что я видел. А еще есть то, что язнаю. А знаю я, например, что сегодня утром у Витебского вокзала взорвалисьбежевые «Жигули».
— Ну и что?
— А то, что я сделал смелое предположение, что «Жигули»эти принадлежали Герману Стебелькову! И не спрашивайте, откуда я это узнал! Каки то, что вас зовут Екатерина Дроздова. Я, знаете ли, хоть и старик, но из умаеще не выжил. Работает еще голова-то.
Это только такие молодые, как вы, считают, что раз старик —так в маразме. Так что наблюдение — это только первый этап. А дальше начинаетсяусиленная работа мысли.
— Вашу бы голову да использовать в мирных целях, —начала было я, — хотя… постойте-ка! Если вы наблюдали за комнатой из окна,то видели того, настоящего убийцу…
— Ага, стало быть, вы признаете, что в субботупроизошло убийство! — злорадно заговорил старик.
— Старая крыса! — разъярилась я. — Значит, вызнаете, что мы с Германом не виноваты, и пытаетесь меня шантажировать! Да небудь здесь столько народа… Удавила бы…
— Как ту девушку? — ехидно напомнил ГеннадийСергеевич.
Я прикусила язык — а вдруг у этого старого паразита подпальто спрятан магнитофон? Чем черт не шутит, надо молчать.
Вокруг шли смеющиеся люди, верещали дети, галдели иобнимались студенты. Светило солнышко, совсем по-летнему. Я немного успокоиласьи повернулась к старику.
— Слушайте внимательно. Сейчас быстро встаете и идетеотсюда подальше, к чертовой матери. И только из уважения к вашим сединам я непосылаю вас действительно туда, где вам самое место. Убивать вас никто несобирается, так что можете не трястись над своим заветным конвертиком.
— Вот как? Вы меня не боитесь? Отчего же?
— Оттого, что вы все врете! Ничего не было, вам всепоказалось, либо у вас от старости развилась паранойя или шизофрения.
— Выбирайте, что вам больше нравится? Доказательств увас никаких нет, в милиции вы можете рассказать только то, что якобы видели.Вряд ли прислушаются они там к старичку-пенсионеру. Не было никакой девушки, иникакого ее трупа тоже не было.
Мы, никуда не вывозили никакой сверток и вообще никуда неездили…
Я с удовлетворением отметила, что старик ничего не возразил,не упомянул гаишника. Да и откуда он мог знать, куда мы отвезли труп Каролины ичто нас останавливал гаишник? Ведь он же все-таки не Господь Бог, чтобы всезнать? Или, скорее, дьявол…
— Машина? Да, машина Германа. Это милиция и сама скоровыяснит. Ну и что?
Украли ее накануне со стоянки. А Герман всю ночь дома был,сестра его подтвердит.
И я тоже.
— Так-так-так, — протянул ГеннадийСергеевич. — Я не сомневаюсь, что вы в милиции будете держаться твердо.Хотя в том, что ко мне там не прислушаются, вы ошибаетесь — вы же не знаете,кем я работал до пенсии. А может, я бывший работник органов?
— Так и знала, что все они там сволочи, — фыркнулая.
— Вы, как я уже говорил, неглупы и хладнокровны, —продолжал старик, не отреагировав на мои слова, — но как насчет вашегоприятеля Германа Стебелькова? Не кажется ли вам, что, как только его вызовут вмилицию и зададут там самый невинный вопрос, он со страху выложит все, чтознает, и даже припомнит все, что давно забыл?
Удар был силен, я сразу не нашлась, что ответить, потому чтостарый пройдоха был прав: ненаглядный запоет в милиции, как жаворонок раннимутром.
— Что вы хотите? — спросила я.
— О, совсем немного! Мне же известны ваши финансовыеобстоятельства. Да и Герману нужно помогать больной матери.
Слава Богу, он ничего не знает о моем неожиданном богатстве!
— Я хочу немного — три тысячи.
— Долларов? — спросила я, сделав испуганное лицо.
— Нет, рублей…
— Что? — Я вытаращила глаза. — Из-за такоймелочи…
— Каждый месяц, — объяснил Геннадий Сергеевич,застенчиво улыбаясь. — Такая, знаете ли, солидная прибавка к пенсии. А выуж как-нибудь расстарайтесь для старика. Согласитесь, что я не так много прошу.
— По-моему, вы не просите, а нагло требуете, —поправила я. — Кстати, вы же старик. Нужно бы о душе подумать в таком-товозрасте, а вы…
— Э, милая девушка! Вы себе не представляете, какскучна нищая старость! Абсолютно нечем заняться, все одно и то же. Что тамадские пытки по сравнению со скукой!
Тут я была полностью, с ним согласна.
Однако платить старому жулику не хотелось, потому что яснокак Божий день: как только он почувствует некоторую слабину с моей стороны, онтотчас же удвоит, потом утроит сумму, потом войдет во вкус и не остановится,пока не отберет все деньги.
Я не могу этого сделать — у меня самой пожилые родители. Ноне убивать же его в самом деле? Вряд ли я сумею… И дело тут вовсе не вморальных соображениях. Старик начал первым, он ступил на скользкую дорожкушантажа, так что не может быть в претензии, если его укокошат. Шантажистывсегда рано или поздно плохо заканчивают свой жизненный путь — об этом пишут вовсех детективных романах. Черт дернул меня связаться с ненаглядным, из-за неговсе получилось! Тут я немного покривила душой, потому что случилось-то всеиз-за меня, это меня кто-то хотел убить, но уж очень я была в тот момент зла.
Пока я так раздумывала, со скамейкой поравнялся крепенькийневысокий мужичок с полной сеткой пустых бутылок в руке.
Мужичок был на взводе, но не очень сильно. Он шел,профессионально поглядывая по сторонам в поисках тары.
— Эй! — предостерегающе крикнула я, но растяпа ужеспоткнулся о мою ногу и полетел вперед, прямо на старика, однако удержался идаже бутылки не разбил.
— Смотреть надо под ноги! — сердито буркнула я,глядя на свой испачканный ботинок, — мужик здорово отдавил мне ногу.
Я еще раз оглядела ботинок — вроде только запачкал, но непоцарапал кожу, так что не страшно, — и обратилась к своему соседу:
— — Не знаю, сможем ли мы договориться. Как-то все этонеожиданно.
Он не отозвался.
— И вообще, у меня нет таких денег, — продолжалая. — Вы хоть примерно представляете себе, сколько получает продавец вмагазине? Моя зарплата меньше, чем вы требуете. И еще неизвестно, какотреагирует на это нен… Герман. Очень может быть, что он запаникует и побежит вмилицию…
Снова мне никто не ответил. Я оторвалась от созерцаниясобственного ботинка и посмотрела на шантажиста. Он сидел, запрокинув голову, имолчал. Меня вдруг поразила неестественная неподвижность его позы.
