— Как мило, что ты об этом не забываешь. Хоть бы с Антоном поговорил, спросил, как у него в школе дела.
— Он не хочет со мной разговаривать.
— А ты этим, кажется, удивлён?
Он зубами скрипнул.
— Надо выждать. Вот всё успокоится, тогда я с ним поговорю.
— Хорошо, выжидай. Только смотри, как бы совсем поздно не было.
Игорь на неё посмотрел с осуждением.
— А ты не забывай ему говорить, как у нас всё плохо! Тогда он, конечно, не успокоится!
— Я ничего ему не говорю!
— Может, ему и не говоришь, но с Томой на кухне надо поменьше трепаться. А то, видишь ли, дети уже всё понимают, но при этом ничего не слышат!
Марина быстрым шагом направилась по коридору, разозлённая словами мужа. Точнее, уже бывшего мужа. Вот с сегодняшнего дня — бывшего.
Но Игорь её догнал, уже на улице, и они остановились, Марина старательно глаза отводила, боясь, что расплачется, а Игорь вдруг спросил:
— Это правда, про отца?
Она посмотрела настороженно, не зная, что именно он имеет в виду.
— Да, правда.
— Надо же. А ты, рада?
— Рада, Игорь. Я, правда, рада.
— Хороший дядька?
— Он не дядька.
— Ну ладно, ты меня поняла.
— Мы только знакомимся друг с другом, постепенно.
— А где живёт?
— Он… Не из нашего города. Он теперь здесь… наездами бывает.
— Ясно. Ну что ж… Тебя подвезти?
Марина посмотрела на него удивлённо, и головой качнула.
— Игорюш, ты же никогда не был циником.
Ему не понравилось, нахмурился, а когда у него в кармане телефон зазвонил, Марина, не прощаясь, пошла прочь. Но всё-таки обернулась, сделав несколько шагов. Бывший муж стоял, с телефоном у уха, и отчитывался:
— Да, Дашунь, всё закончилось. Еду уже.
По случаю важного события — развода родителей, Нина Владимировна детей к себе забрала. Марина поначалу воспротивиться пыталась, отнекивалась, говорила, что ни к чему, но вернувшись домой, в пустую квартиру, поняла, что всё к лучшему. Это пока по улице шла, крепилась, а как за дверью дома оказалась, так и разревелась, прямо в прихожей, присев на низкую скамеечку, на которой Элька обувалась всегда. Наверное, её всхлипывания в подъезде были прекрасно слышны, потому что минут через пятнадцать пришла Тамара, со скамейки её подняла, пуховик с неё сняла и в кухню увела. А потом на стол бутылку своей наливки выставила.
— Всё, тебе нужно перестать о нём думать, слышишь? А уж тем более плакать. — Достала из холодильника колбасу, огурцы солёные, хлеб нарезала, и сама по рюмкам наливку разлила. — Давай, подруга. Выпей и к чёрту Игорюшу пошли.
Марина даже спорить не стала, выпила и носом хлюпнула. И снова заревела, в ладонь свою носом уткнувшись.
— Он радуется сейчас, наверное, — проговорила она, икнув. — У них, наверное, праздник. Торт…
Тома брови вздёрнула.
— Какой торт, Мариш?
— Не знаю! Из… Из безе, Игорь любит.
— Да тьфу на тебя, нашла из-за чего реветь! Из-за торта.
— Да не из-за торта я! — Марина сорвалась на крик, сама перепугалась и замолчала. Только наблюдала, как Тома её рюмку снова наполняет. В грудь себя кулачком ткнула и выдохнула: — Мне обидно, понимаешь?
— Понимаю.
— Да?
— Пей.
Марина выпила, её передёрнуло, и она за хлебом потянулась. И тогда уже решила поинтересоваться:
— Ты меня напоить решила?
— А что? Напьёшься и уснёшь.
Марина подбородок рукой подпёрла и снова всхлипнула, правда, слёз уже не было, и вышло немного пьяно.
— Я же люблю его, а он… А он меня не любит! Теперь алименты, теперь разделение прав и обязанностей… Что там ещё говорили? Ой, Том, там столько всего говорили!..
Тома с умным видом покивала и захрустела огурцом. А Марина за голову схватилась, взъерошив тёмные кудри.
— Это так ужасно, разводиться. Это очень стыдно. Чувствуешь себя… ущербной.
— Ты-то тут при чём? Это он ущербный. На голову больной.
Марина грустно улыбнулась.
— Вот только он таким совсем не выглядит, он сейчас… — опять сорвалась на рыдание, — празднует!
— Вот что ты к этому пристала? Ну и пусть празднует, чтоб он этим тортом подавился.
Марина неожиданно усмехнулась и тут же рот себе ладонью зажала, испугавшись этого. Тамара подозрительно прищурилась.
— Ты смеёшься или это истерика?
— Я не знаю.
В истерику её смешки не переросли, но долго Марина за столом не высидела, всё равно окончательно расклеилась и в спальню ушла. Слышала оттуда, как Тамара посуду моет, дверцами шкафов хлопает, а в голове всё кружилось, и уже ни одной чёткой мысли, даже лицо Игоря представить не получалось. А когда Тома в спальню к ней заглянула, и негромко сказала:
— Мариш, я ушла, — она не отозвалась и даже не пошевелилась, сделала вид, что спит.
А отца на следующий день по телефону убеждала, что всё у неё в порядке. Он не сразу поверил, может в голосе у неё что-то такое проскользнуло, но, в конце концов, Марине удалось его убедить, что всё пережила.
Стеклов недоверчиво хмыкнул.
— Вот как ты могла пережить? Нарыдалась, да?
— Напилась, — призналась Марина ему шёпотом. — Тома принесла своей фирменной наливки и меня напоила. Доволен?
Николай Викторович усмехнулся, после хохотнул.
— Правда, что ли? Ну ладно, тогда я почти спокоен за тебя.
— Вот почему вы, мужчины, считаете, что это хороший способ стресс снять? У меня с утра голова болит.
— Ничего, это пройдёт. Но чувство юмора тебе не отказало, а это главное.
Марина с ним согласилась.
Следующие несколько дней, утром просыпаясь, начинала себя заговаривать на предмет того, что у неё на самом деле всё в порядке и у неё новая жизнь начнётся, вот-вот. Непременно начнётся. У неё все возможности есть, все дороги перед ней открыты, две из четырёх, по крайней мере, точно. Нужно только дождаться Нового года, она встретит его как никогда шумно и весело, всем назло, и в этот Новый год рядом будет её отец, Марина очень надеялась, что он всё-таки приедет. Под бой Курантов она загадает желание, и оно обязательно сбудется. И об Игоре, и вообще ни о чём плохом, думать в этот момент не станет. Только желание, её желание, никоим образом не связанное с её прошлым. Пожелает что-нибудь для себя, только для себя. Для своих детей она и без новогоднего желания всё сделает.
