Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
В конце концов к ней подошла и Шир. Это было в день второго интервью в утренних новостях. Нофар не сомневалась, что после такого Шир подойдет обязательно. Она ночевала у подруги много раз и знала, что по утрам у них смотрят эту программу. Во время новостей Шир и ее братья ели хлопья, кричали: «Кто видел мои ботинки?» – и требовали подвезти их до школы, потому что идти пешком уже поздно.
И действительно, в день интервью Шир поджидала Нофар у входа в школу.
– Ты выступила просто потрясающе! – сказала она.
Когда прозвенел звонок, они вместе пошли в класс и Шир села рядом с ней. Как будто это самое обычное дело. В течение девяти лет, до того самого утра в конце прошлого года, когда Нофар пришла в класс и увидела, что Шир пересела, это и впрямь было самым обычным делом. Теперь, когда Шир снова сидела рядом, Нофар, по идее, должна была бы радоваться. Однако, вместо того чтобы радоваться, она боялась, что Шир об всем догадается. Потому что, если кто и знал ее достаточно хорошо, чтобы догадаться, так это Шир.
Но ужас состоял в том, что Шир так ни о чем и не догадалась – ни через день, ни через два. Да, она снова сидела рядом, и все вроде стало как прежде – но было уже не то. Нофар ждала, когда подруга посмотрит на нее с упреком, но так и не дождалась.
А ведь начав лгать, она даже потеть и то стала по-другому: раньше становилось вязко и липко под мышками, теперь же было мокро между лопаток, как после бега. И запах у пота изменился: раньше он был постыдно-кисловатым, смешанным с запахом дезодоранта, но сейчас почти пропал; даже несмотря на то, что блузка часами не просыхала; как будто вместо пота по спине текли потоки лживых слов. И вкус у слюны, которую глотала Нофар, стал другим. И все чувства вдруг обострились: запахи стали сильнее, звуки и голоса – громче.
Возможно, виновато было не покидавшее Нофар ощущение опасности: ведь все могло в любой момент кончиться. В один прекрасный день она откроет дверь класса – и все посмотрят на нее как на преступницу, или войдет в школьный туалет – и увидит огромную надпись: «Нофар Шалев – врушка». Но шли дни, и ничего не происходило. Когда она входила в класс, одноклассники смотрели на нее сочувственно, а непристойные надписи, появлявшиеся на дверях туалета каждое утро, никакого отношения к ней не имели. Но она все равно боялась. Потому что дети всегда все узнают. Возможно, у них, как у китов, есть гидролокатор, вычисляющий расстояние между словами и фактами. Сначала они говорят слово «врун» шепотом, потом произносят его вслух, потом выкрикивают на школьном дворе, а затем вешают вруну на шею, как ошейник.
18
Сначала глухонемой решил никому ничего не говорить.
По утрам, с картонкой «Я глухонемой» в руках, он слонялся от одного кафе к другому, и горожане поспешно закрывались газетами, дабы отгородить свои читающие глаза от его, просящих. Так глухонемой сумел прочитать заголовок «Знаменитый певец подозревается в попытке изнасилования несовершеннолетней». Были в газете и фотографии: надменное лицо мужчины, которого он видел во внутреннем дворе, и милое личико девушки.
После того инцидента глухонемой проникся к этой скромной девочке огромной симпатией. Подобно тому как благородный рыцарь защищает прекрасную даму, даже не знающую о его существовании, он оберегал Нофар своим молчанием. Он торжественно поклялся хранить ее секрет в тайне. Однако торжественные клятвы подобны яйцам и молочным продуктам: у них есть срок годности. Поначалу волнующая тайна девушки согревала его ночи и подслащала дни. Но со временем секрет стал тяготить глухонемого. Мотаясь по городу туда и сюда, он ежедневно видел сотни людей; к любому из них он мог наклониться – и прошептать правду. И всякий раз, когда представлялась такая возможность, он решал держать рот на замке. Однако вскоре глухонемой понял: секреты созданы не для того, чтобы их хранить. Наоборот, они созданы для того, чтобы – с виноватым и взволнованным видом – нашептывать их кому-нибудь на ухо. Какое-то время он еще боролся; какое-то время ему пусть и с огромным трудом, но удавалось заставлять свой рот молчать; он терпел день, терпел два… Однако, чем больше дней накапливалось за плечами, тем трудней было таскать этот груз, и однажды, когда наступил вечер (который, на первый взгляд, ничем не отличался от всех остальных вечеров), глухонемой почувствовал, что больше терпеть не может. Подождал, пока шагающий навстречу человек пройдет мимо, подбежал к зеленому мусорному баку, поднял пластмассовую крышку, выдохнул внутрь: «Этого не было!» – и захлопнул крышку. На душе сразу полегчало. От бака он не отходил всю ночь: боялся, как бы тот не разболтал секрет, который в нем спрятали. Расслабился глухонемой лишь после того, как приехал мусоровоз – и увез секрет на пригородную свалку, чтобы похоронить его там навсегда.
Когда грузовик уехал, глухонемой облегченно вздохнул, но еще долго – как парализованный – стоял посреди улицы. Такое с ним иногда случалось: он цепенел, застывал на месте и не мог (да и не хотел) пошевелиться. В лавке неподалеку работал маленький телевизор: шла утренняя новостная программа – и вдруг глухонемой увидел на экране ту девушку. Она сидела на красивом диване, и ее милое личико было очень серьезным. Однако чем больше он на нее смотрел, чем дольше слушал ее ответы на вопросы ведущего, тем больше его поражала произошедшая с ней перемена. Под наложенным в студии макияжем веснушек стало не видно, и выглядела девочка очень уверенной в себе. Куда подевалась скромница, которую он поклялся защищать? В тот вечер, во внутреннем дворе, она казалась такой беспомощной, такой грустной. А сейчас, на экране, глухонемой ее еле узнал. Когда он встретил ее впервые, она была такой же, как он: жалкой и невидимой. Но все на нее смотрели и все ее слушали – и в глазах у Нофар появилась та высокомерная скука, которую глухонемой так ненавидел в людях, сидящих в кафе. С каждой минутой его приязнь к ней убывала, и, когда интервью закончилось, глухонемой с отвращением скривился. «Завтра же, – решил он, – пойду в полицию».
19
Очень быстро Лави и Нофар обнаружили, что их связывает не только общий секрет. Просто удивительно, сколько у них нашлось общего! Оба ненавидели маслины; оба терпеть не могли сладкий перец; оба считали, что суеверия – это глупость, но от черных кошек лучше держаться подальше; оба были единодушны в том, что, если у тебя обнаружили рак, надо перепробовать все наркотики в мире, потому что бояться уже нечего.
По вопросу о горящем доме их мнения, правда, разошлись. Лави заявил, что бросился бы в огонь за своим компьютером, а Нофар сказала, что бросилась бы за тетрадью.
– За какой тетрадью? – спросил Лави. При всем уважении к домашним заданиям, он не полез бы ради них в горящую квартиру.
Нофар покраснела и сказала:
– За моей.
Ее залившиеся румянцем щеки были такими мягкими, с таким нежным пушком, что хотелось протянуть руку и погладить их. Однако Лави не протянул: постеснялся. Но поспешил взять свои слова обратно:
– Тогда другое дело. Если б у меня была такая тетрадь, я бы тоже спасал ее, а не комп.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58