В этом образном восприятии и понимании окружающего мирасамый значимый, самый сильный для ребенка образ – лицо другого человека, лицоматери в особенности.
Ребенок во всем ищет носителя действия. Даже в игрушке,ничем не похожей на человека или животное, ищет он живого деятеля. Всякоедействие для него имеет свой живой образ, от которого оно и исходит. Онпостоянно олицетворяет, то есть наделяет лицом, маской, персонифицирует всеявления окружающего мира, – именно так они ему понятны и для негоприемлемы. Он не знает логических обоснований; для него, если есть ветер,значит, кто-то дует; если что-то летит, значит, кто-то переносит это повоздуху; если что-то гремит, значит, опять-таки, кто-то бьет в барабан илиладони, и т. д. Какие-то неведомые, невидимые, быть может, большие и страшные,а быть может, добрые и сильные существа действуют вокруг ребенка в этом мире, ион, можно сказать, живет и взаимодействует не столько с реальностью, сколько своображаемым миром, которым наполнена его душа.
Ребенок не отличает театра от жизни, лица от маски,являющейся символом того или иного действия. Это самый благодарный зритель насвете.
Развитие человека зависит от лиц, окружавших его в раннемдетстве, от лиц, ставших для него воображаемыми носителями и выразителями техили иных свойств, явлений и действий в мире. Оно зависит от того, какой театрскладывался вокруг ребенка, в кого он был приучен играть в этом театре или кемон был в нем: зрителем, актером, режиссером?
Игровое воображение и поведение ребенка – залог егодальнейшего жизненного творческого развития – есть следствие персонификации,олицетворения им объективных явлений в раннем детстве. Без персонификацииявления остаются непонятными, чужими, чуждыми, безразличными для ребенка. Все вего развитии зависит от того, насколько живым и личным может быть явление;мертвых, механических явлений для него не существует. Только много позже онтрагически открывает для себя существование смерти и неживого, в раннем детствемир для ребенка пронизан жизнью. Персонификация создает в ребенке привязанностьк миру и жизни, она препятствует его уходу в себя.
Ребенок – и взрослый человек в последующем – будет любитьмир настолько, насколько многообразна и глубока была персонификация им в раннемдетстве действующих сил в окружающем его мире. Живое переживание мира создаетадекватное, то есть творческое восприятие действительности. Мир, полный живыхсуществ, пусть и более наивный, куда сильнее захватывает воображение, создаеттворческий импульс, искренний поиск познания, чем мир, наполненный мертвымивещами и безжизненными абстракциями. Всякое творчество, и детское в частности, естьигровое и свободное одухотворение, иначе, оживотворение, перевоплощениепредметного, неживого мира. Творчество немыслимо без любви, без боли любви, алюбовь возможна только к живому и личному, к мертвому и безличному возможнолишь отношение.
Творчество невозможно без детской веры в осуществимостьзамысла, а эта вера невозможна без творчески-образного восприятия мираребенком.
Внутренний театр раннего детства есть самый большойвоспитатель человека, он учит его творчеству, то есть умению находить во всемживое и взаимодействовать с ним. Он запечатлевает в душе человека объективныймир как неживую маску, которую следует снять и за которую следует заглянуть,чтобы увидеть его истинное живое лицо.
Но не только в этом великое значение внутреннего театра. Маска,с которой он начинается и которая в природе способствует выживанию, как этоимеет место у животных, у человека получает новый смысл. Маска может бытьиспользована человеком не столько для выживания, сколько для личностногостановления.
Благодаря ей он учится чувствовать свое лицо. А так как длячеловека характерна устремленность к свободе, то понятна стеснительность маскидля него: маска задает ему действия, которые он в своей внутренней свободепереживает как принуждающие. Маска, или вернее, маски – ступени его развития,его нравственного совершенствования. Его лицо не терпит масок, но легкозастывает в новую маску, если не происходит в нем внутреннего процессатворчества жизни и он застревает на полпути. Становление через маску происходитв том случае, если идет процесс отторжения масок и выявление таким образомистинного лица человека. Смысл маски для человека в том, чтобы не отождествлятьее со своим лицом.
VI
Слово «личность» недаром сообразуется и по звучанию, и посодержанию со словом «лицо». Личностные проблемы невротика это, по сути дела,проблемы его лица, которое он время от времени остро ощущает как своюсоциальную личину. Невротик озадачен своим лицом как маской, диктующей емухарактер поведения. Чтобы жить, а для великого множества людей и преуспевать вжизни, нужно играть в условную, принятую всеми или ближайшим окружением игру. Ив этой игре не обойтись без маски: маска диктует роль, а стало быть, и правилаигры.
Тех, кто всецело озабочен своим социальным существованием,чьи жизненные ценности ограничены исключительно меркантильным кругом интересов,для кого объективность есть синоним истинности, – тех маска устраиваетвполне. Да и трудно, откровенно говоря, представить себе, есть ли у них кромемаски какое-нибудь лицо. Ну разве что «значительное». «Значительное лицо» –предел пылких мечтаний социально ориентированных натур.
Маска – это способ адаптации в объективно-социальнойдействительности. Что мешает носить маску, будучи не на сцене, а в жизни?Ничто. Не нужно практически никакого грима, парика, костюма, достаточно простоне считать свое лицо своим, даже и этого не нужно, – достаточно лишь несоответствовать в своем самовыражении собственному жизнеощущению. Масказаслоняет и изображает, она защищает посредством изображения. Этим и пользуетсяневротик, однако, в отличие от социально ориентированных натур, для него такойспособ социальной адаптации крайне труден и мучителен. Он постоянно иболезненно ощущает искусственность всякой маски, надетой или напяленной нанего, он всем существом своим пытается вжиться в эту маску, оживить,одухотворить, почувствовать ее как свое лицо, сделать ее своим лицом, но ничегоиз этого у него не получается.
Если он, однако, и терпит маску на своем лице, то маскуисключительно добродетельную, чаще мученическую. Но даже и в этой маске он необретает своего лица, маска остается маской, а роль, диктуемая ею, –наведенной, искусственно привнесенной, не исходящей просто и естественно из егосущества, как это имеет место, например, у маленького ребенка, который не видит,что за ним наблюдают.
Чтобы соответствовать маске, нужно отрешиться от себя, отпотребности своего живого, чувствующего существа быть самим собой, нужнопожертвовать своим индивидуальным человеческим лицом в угоду социальной маске.
Для конформиста это просто, для невротика тяжело имучительно. Невротик страдает, мучаясь болью и отчаянием, от внутреннегопредательства по отношению к самому себе и от великой трудности нахождениясоциальной роли маски, в которой целиком и полностью воплощалась бы егонеповторимая, но гонимая им же самим индивидуальность.
