class="p1">Солнце, вставая и уходя, приближаясь и удаляясь, определяет на земле наш порядок: наше время и наше место. И вся красота на земле, распределение света и тени, линий и красок, звука, очертаний неба и горизонта – все, все есть явления этого порядка. Но где границы солнечного порядка и человеческого?
Леса, поля, вода своими парами и вся жизнь на земле стремится к свету, но если бы не было тени, не могло бы и жизни быть на земле: на солнечном свету все бы сгорело. Мы живем благодаря теням, но тени мы не благодарим и все дурное называем теневой стороной жизни, а все лучшее: разум, добро, красоту – стороной светлой.
Мы все родимся у границ безграничного, все видим черту горизонта, все чувствуем границу своего собственного тела, за ним, как за горизонтом, чувствуем и даже видим безграничность природы с ее океанами, атмосферами и звездными вселенными.
Порядок начался с солнца и коснулся даже самого малейшего из живущих существ: солнце появляется – жучок шевелит усиками, солнце скрывается – жучок замирает. Так у жучка установилось время. И сколько времени длится день – за все это время жучок оползет или облетит какое-то пространство и вернется ночевать в свою щелку. Охваченное за день пространство, ареал, является второй категорией порядка жучка.
Все стремится к свету, но если бы всем сразу свет, жизни бы не было: облака облегают тенью своей солнечный свет, так и люди прикрывают друг друга тенью своей, она от нас самих, мы ею защищаем детей своих от непосильного света.
Тепло нам или холодно – какое дело солнцу до нас, оно жарит и жарит, не считаясь с жизнью нашей нисколько. Это земля повертывается к солнцу той и другой стороной, укрывая нас своими тенями… Тени, тени земной мы обязаны жизнью, но так устроена жизнь, что все живое тянется к свету.
«…В мире все неповторимо…»
Есть писатели, которых мы любим и ценим не только за прославленные произведения, но и за отдельные строчки, за образы, в которых радует поэтическая точность, сочетание радости открытия и узнавания. Пушкин подарил нам осеннее очей очарованье, Тютчев – резвящийся и играющий весенний гром, Есенин – веселый язык березовой рощи… «Поэзия, вернее всего, и есть искусство самобытно говорить общеизвестное», – заметил в своем дневнике Михаил Михайлович Пришвин. Он подарил нам «весну света», закрепив в этом образе тот сезон природы, когда еще по-зимнему морозно, но прибывающий солнечный свет, его особая яркость, пока единственный признак весны, говорит о повороте к лету, – и сердце человека уже радуется. Всего за несколько дней до смерти, вспоминая долгую жизнь, Пришвин напишет в дневнике: «Мало ли чего в нашей жизни было разбито, но я спас и вывел к людям „весну света“».
В автобиографии даже день своего рождения писатель осмысляет, соотнося его с «весной света»: «Родился я в 1873 году в селе Хрущево Елецкого уезда Орловской губернии, по старому стилю 23 января – когда прибавляется свет на земле и у разных пушных зверей начинаются свадьбы».
В жизни Пришвина, совпавшей с трудными главами российской истории, были и счастливые страницы, было немало испытаний и несчастий. «Только измерив жизнь в глубину своей неудачей, страданием, иной бывает способен радоваться жизни и быть счастливым; удача – это мера счастья в ширину, а неудача есть проба на счастье в глубину», – убежден писатель. Пришвин-натуралист всегда внимателен к глубине, к корням и родникам. Оборачиваясь на пройденный путь, он указывает нам значимые моменты своей биографии, помогая увидеть истоки, родники, питающие как своеобразие его писательского дара, так и силу характера, способного претворять несчастье «в этап в творчестве счастья». Многие события, на первый взгляд случайные, оказываются звеньями единой цепи, неуклонно ведущей к осуществлению призвания. Именно так, словом «звенья», обозначил Пришвин этапы пути своего героя в автобиографическом романе «Кащеева цепь».
Отец Пришвина, сын елецкого купца, получил после семейного раздела Хрущево и зажил в нем помещиком: любитель и знаток лошадей, превосходный охотник и садовод. Вероятно, от него унаследовал Пришвин любовь к природе и потребность, умение радоваться жизни. Но отец жил слишком легко и весело, в результате – крупный карточный проигрыш, разорение и ранняя смерть. «Отец не пережил несчастья, умер, и моей матери, женщине в сорок лет с пятью детьми, мал мала меньше, предоставил всю жизнь работать на банк», – вспоминает писатель. Мать работала неустанно и не только позволила всем детям получить высшее образование, но под конец жизни даже смогла выкупить имение. Так разделились в родителях Пришвина два жизненных принципа, две основные движущие силы человеческого бытия: отец, с его легкой жизнью и страстной охотой, жил как хочется, мать, мужественно и самоотверженно трудившаяся, – как надо. «Хочется» и «надо» – всю последующую жизнь писатель будет искать гармоничного их соотношения.
В 1883 году Пришвин поступил в Елецкую гимназию – получить образование было «надо». «Из всего гимназического периода у меня самым главным переживанием был „побег в Азию“», – вспоминал писатель. Три гимназиста поплыли на лодке в Азию, рассчитывая по рекам добраться до Азовского, а там и Черного моря, уверенные, что так смогут попасть в прекрасную «страну Золотых гор». Беглецов поймали, вернули назад, дав повод к оскорбительным насмешкам: «Поехали в Азию, а приехали в гимназию». «В такой острой форме уже в детстве стал передо мной вопрос об отношении сказки к жизни. Это перешло потом в бунтарство, метавшее меня из одного учебного заведения в другое, из страны в страну», – так лаконично характеризует писатель период своего обучения. Только один учитель географии, В. В. Розанов, впоследствии известный писатель и философ, понял и поддержал беглецов-мечтателей. Но вскоре именно с ним возник конфликт, из-за которого Пришвин был исключен из 4-го класса гимназии. Пришлось уехать к дяде в Тюмень и продолжать образование там, в реальном училище. В его программах в большем объеме, чем в классической гимназии, были представлены естественные и математические науки. Они, и особенно химия, настолько увлекли юношу, что в 1893 году он поступил в Рижский политехникум на химико-агрономическое отделение. Но увлекала Пришвина не только учеба: подобно многим современникам, он был увлечен идеями марксизма, воспринимая их как сказочную мечту о прекрасном будущем и гармоничном человеке. За участие в марксистском кружке Пришвин был арестован и полгода провел в одиночной камере Митавской тюрьмы. Продолжать образование в России было невозможно – и он отправился за границу, в Лейпциг.
Для университетского образования в Германии того времени характерно отсутствие
