она начинает плакать. Я её понимаю. Сейчас проехал по городу, увидел, что здесь творилось.
– Тогда ты и меня должен понять. Мне надо город отстроить заново.
– Брось, Павел. Неужели без тебя не восстановят?
– Поди сюда. – Павел быстро поднялся, подошёл к окну и поманил Виктора.
Окно выходило в тенистый сад, где среди фруктовых деревьев был разбит небольшой цветник. Возле цветника стояла девушка необычной восточной красоты. Её живот слегка выпирал.
– Кто она? – спросил Виктор.
– Моя судьба, – ответил Павел.
– Господи. Так ты венчался?
– Венчался, брат.
– И без благословения родителей?
– Извинись перед ними за меня.
– Но, постой, я до сих пор не вижу причину, что тебя держит среди этих руин. Ну, приедешь со своей женой. Ну, посудачат люди, да успокоятся. Матушка тебя простит. Отец – да он рад только будет. Нравы нынче другие. Я знаю некоторых офицеров, которые женились девушках из простых – и ничего. И воспитаннице твоей Петербург понравится.
– А как же Лили? Я обещал ей…. А вон, видишь, как получилось. Как же я перед ней предстану?
– Лили? – Виктор пожал плечами. – А что Лили? Умерла она.
– Как?
– Чахотка. Быстро как-то сгорела, и ничего не помогло, никакие врачи не спасли. Вот поэтому мы и отложили с Ириной свадьбу. Как не кощунственно это звучит, но нынче ты свободен.
***
На рассвете Запряжённый экипаж подъехал к беленькому домику. Солдат вынес из домика дорожные чемоданы, устроил их на задке. Следом в дверях появились братья: майор и капитан.
– Так и не передумал? Остаёшься? – спросил Виктор.
– Остаюсь, – отвели Павел.
Из газеты «
The Times» за 16 мая 1860 года, раздел «Криминальная хроника»
Вчера, один из домовладельцев по улице Хаброн сообщил в полицейский участок, что его жилец уже три дня не выходит из комнаты. Он задолжал за шесть месяцев. На стук не отвечает. Печку не топит. Прибывшие полисмены взломали дверь и нашли жильца повешенным. Им оказался некий Джеральд Осфор, работавший сторожем на прядильной мануфактуре. На покойнике были надет кальсоны, сюртук гвардейца Её Величества и один дырявый носок. С трудом разжали кулак покойного, в котором оказалась медаль за Крымскую войну с тремя планками: «Альма», «Инкерман», «Севастополь».
