В итоге дипломатические последствия действий «Викиликс» оказались тяжелыми, но не фатальными, однако они послужили предзнаменованием еще одной, гораздо более серьезной утечки данных совершенно иного толка, которая случилась уже после моего ухода с поста госсекретаря. Эдвард Сноуден, сотрудник Агентства национальной безопасности, который преимущественно отвечал за отслеживание иностранных коммуникаций, выкрал огромный пакет совершенно секретных документов и передал их представителям прессы. Сначала Сноуден бежал в Гонконг, затем перебрался в Россию, где получил убежище. Эта утечка открыла общественности доступ к самым важным секретным сведениям разведывательных служб США. Мировые средства массовой информации обвинили Соединенные Штаты в том, что они прослушивают личные телефоны своих партнеров, в частности канцлера Германии Ангелы Меркель и президента Бразилии Дилмы Русеф. Появились опасения, что террористы и преступники изменят собственные практики передачи информации, поскольку теперь им стали известны источники и методы, применяемые разведслужбами США.
Однако внутри страны все внимание было посвящено тому, как именно различные программы Агентства национальной безопасности по сбору данных могли затрагивать интересы американских граждан. Особенный интерес вызывала программа массового сбора сведений о телефонных переговорах: она касалась не содержания разговоров или личности говоривших, а номеров телефонов, времени и продолжительности самих звонков, которые могли попасть под наблюдение, если были основания подозревать конкретного абонента в связях с терроризмом. С тех пор президент Обама призвал конгресс провести ряд реформ с тем, чтобы правительство более не собирало подобных сведений.
Президент продолжал отстаивать необходимость внешнего наблюдения и разведывательных операций, но в то же время поощрял общественную дискуссию о том, как добиться баланса безопасности, свободы и неприкосновенности частной жизни спустя 12 лет с момента трагедии 11 сентября 2001 года. Трудно представить, чтобы подобные обсуждения велись в России или Китае. По иронии судьбы, всего за несколько недель до того, как Сноуден раскрыл секретные сведения США, президент выступил с программной речью о политике национальной безопасности, в которой заявил: «За нашими плечами десятилетний опыт работы, и пришло время задаться сложными вопросами: какова природа современных угроз и как мы можем противостоять им? Наш выбор в отношении военных действий может, порой непреднамеренно, повлиять на открытость и свободу, от которых зависит наш жизненный уклад».
Моя жизнь столько лет была достоянием общественности, что я глубоко ценю личное пространство и необходимость защищать его. И хотя технологии, о которых идет речь, возникли лишь недавно, проблема баланса между свободой и безопасностью уходит корнями в глубокое прошлое. Еще в 1755 году Бенджамин Франклин писал: «Те, кто готов пожертвовать насущной свободой ради малой толики временной безопасности, не достойны ни свободы, ни безопасности». Говоря о свободе и безопасности, будет неверным считать, что рост одной сокращает другую. Я думаю, что они, напротив, поддерживают существование друг друга: в отсутствие безопасности свобода хрупка, но без свободы безопасность тягостна. Искусство в том, чтобы найти верную пропорцию: достаточно безопасности для охраны наших свобод, но не слишком много (или мало), чтобы поставить их под угрозу.
Как госсекретарь, я целенаправленно занималась защитой личных данных, безопасностью и свободой в виртуальном пространстве. В январе 2010 года корпорация «Гугл» объявила, что обнаружила попытки китайских властей взломать учетные записи ее почтового сервиса «gmail», принадлежавшие оппозиционерам. Компания заявила, что в ответ будет перенаправлять китайский поток данных на сервера в Гонконге, за пределами «Великого китайского файрвола». Пекин был в ярости. Неожиданно мы оказались в центре совершенно нового вида международного инцидента.
Я уже какое-то время работала над речью о готовности Америки защищать свободу в Интернете, и теперь было, как никогда, важно привлечь всеобщее внимание к проблеме репрессий в виртуальном пространстве. Тогда, 21 января 2010 года, я отправилась в Интерактивный музей журналистики и новостей в Вашингтоне (Newseum), посвященный истории и будущему журналистики, и высказалась в поддержку «свободы подключения». Я говорила, что те же права, которые мы отстаиваем в своих домах и общественных местах (право на свободу собраний, свободу слова, право на создание инноваций и защиту интересов), существуют и во Всемирной сети. Для американцев эта идея заложена в Первой поправке к конституции, слова которой высечены на мраморной плите весом 50 тонн, привезенной из Теннесси и установленной возле Интерактивного музея журналистики и новостей. Но свобода подключения к Сети была не только американской ценностью: во Всеобщей декларации прав человека говорится, что все люди в любой точке мира имеют право «искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».
Я хотела дать странам вроде Китая, России и Ирана понять, что США будут поддерживать и охранять виртуальную среду, защищающую права людей, открытую для инноваций, действующую по всему миру, безопасную, чтобы оправдывать доверие пользователей, и надежную, чтобы содействовать их труду. Мы будем противостоять попыткам ограничить доступ ко Всемирной сети или переписать международные правила, которые регламентируют структуру Интернета, мы будем поддерживать активистов и новаторов, которые борются с репрессивными ограничениями доступа к Сети. Некоторые страны хотели отказаться от этого подхода к управлению Интернетом, который был внедрен еще в 1990-х годах и заботится об общественных интересах. Они хотели заменить модель, которая учитывает позицию власти, частного сектора, общественных организаций и самих граждан и обеспечивает свободный поток информации в рамках единой мировой сети, на централизованный контроль в руках одного лишь правительства. Они хотели, чтобы каждое правительство могло вводить собственные правила, создавая тем самым национальные границы в виртуальном мире. Этот подход несет в себе катастрофические последствия для свободы Интернета и торговли. Я напутствовала наших дипломатов на борьбу с этими попытками на каждом форуме, какими бы незначительными они ни были.
Моя речь наделала много шума, особенно в Интернете. Организация «Хьюман райтс вотч» назвала ее революционной. Я искренне надеялась на то, что мы начали дискуссию, которая изменит мнение людей о свободе слова в Интернете. Больше всего я хотела, чтобы США оставались на передовых позициях в вопросе защиты прав человека в XXI веке точно так же, как мы делали это в XX веке.
Глава 25
Права человека: незавершенное дело
Когда я росла в Парк-Ридже, штат Иллинойс, я каждую неделю ходила в воскресную школу при нашей методистской церкви. Мои родители были верующими людьми, однако свою веру они выражали по-разному, и иногда мне тяжело было мириться с тем, как мой отец настаивал на необходимости быть самостоятельным в жизни и как моя мать беспокоилась о социальной справедливости. В 1961 году в нашей церкви появился новый энергичный молодой служитель Дон Джоунс, который помог мне лучше понять ту роль, которую, как я бы хотела, вера должна была играть в моей жизни. Он научил меня принимать «веру в действии» и открыл мне глаза на несправедливость в мире, за пределами моего общества среднего класса. Он познакомил меня с огромным количеством книг, он возил нашу молодежную группу в негритянские и испанские церкви в центральном районе Чикаго. Общаясь в тех церквях с парнями и девушками, мы обнаружили, что у нас много общего, несмотря на наш совершенно разный жизненный опыт. Благодаря этому общению мне впервые захотелось более подробно познакомиться с движением за гражданские права. Для меня и моих одноклассников имена Розы Паркс и Мартина Лютера Кинга были именами, которые мы мимоходом видели в газетных заголовках или случайно слышали во время вечерних выпусков новостей, когда их смотрели наши родители. Однако для многих ребят, с которыми я познакомилась во время тех церковных встреч, они были источником надежды и вдохновения.
