Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
на Святую Елену или нет. Лоу заявил, правда, без особой теплоты, что намерен сделать всё возможное, дабы выполнить свой долг и при этом не создать дискомфорта для изгнанников. Затем он удалился.
Едва Лоу вышел из комнаты, как Наполеон сказал своим товарищам, что никогда не встречал человека, столь похожего на итальянского головореза. «Мы еще пожалеем об акуле», – добавил он, имея в виду Кокберна. Потом ему рассказали о неприятном инциденте с адмиралом; сначала Наполеон улыбнулся, но, вспомнив, каким ранимым и гордым был адмирал, страшно разозлился. Однако Кокберн, несмотря на обиду, оказался неспособен на месть, чего нельзя было сказать о новом губернаторе. Оскорбленный оказанным приемом, он вполне мог применить власть, к которой изгнанники отнеслись столь легкомысленно. Вернувшись в «Колониальный дом», он решил скрупулезно выполнять все правила, которые установил адмирал. Наполеон жаловался, что с наступлением вечера под его окна ставят караульных и во время прогулки верхом ему приходится держаться определенных границ. Хадсон Лоу ответил, что лорд Батхерст знаком с этими правилами и официально утвердил их, а потому их будут выполнять неукоснительно.
С тем же рвением он взялся за выполнение определенных предписаний, которые с разрешения адмирала в какой-то момент перестали применяться. К примеру, по министерскому приказу никто не мог общаться с обитателя Лонгвуда без разрешения губернатора, но адмирал довольствовался одобрением Бертрана. Слуги беспрепятственно ходили туда и сюда, занимаясь домашними делами. Некоторых высокопоставленных англичан, хорошо известных адмиралу и не вызывавших у него подозрений, спокойно принимали в Лонгвуде. Для этого требовалось лишь разрешение гофмаршала. Эта практика не причиняла никаких неудобств, но Лоу потребовал, чтобы все контакты зависели от его разрешения, и каждое письмо, написанное в Лонгвуде или адресованное его обитателям, проходило через его руки. А чтобы было меньше поводов для писем, он назначил для колонии Лонгвуд специального поставщика и на этот пост выбрал владельца «Бриаров».
Получив известие об этих суровых ограничениях, изгнанники очень расстроились, ибо не ожидали ничего подобного. Когда Лоу пришел со вторым визитом, Наполеон принял его еще более холодно, чем прежде, и со всеми вопросами, связанными с исполнением его приказов, отослал к Бертрану. Гофмаршал горячо возражал против старых и новых ограничений и, осознав несгибаемость Лоу, заявил, что если тот будет настаивать на таких мерах, Наполеон перестанет выходить из дома, а если его здоровье пострадает от недостатка физических упражнений, в глазах всего мира виноват в этом будет новый губернатор. Эти угрозы не возымели на Лоу никакого воздействия; он предпочитал считать свое поведение вполне естественным и необходимым последствием распоряжений и полагал, что может рассчитывать на такой же дружелюбный прием в Лонгвуде, как и адмирал Кокберн.
Из Индии пришла флотилия; на борту находился губернатор лорд Мойра со своей женой и оба очень хотели встретиться с Наполеоном. Но поскольку последний заявил, что не позволит обращаться с собой как с пленником, чью тюрьму можно открывать и закрывать по желанию тюремщика, и не примет ни одного человека, не попросившего аудиенции через гофмаршала, лорд и леди Мойра не рискнули обратиться с такой просьбой. Однако их любопытство было очень велико, и, чтобы удовлетворить его, Лоу послал Бертрану приглашение на ужин, приложив к нему также и приглашение для Наполеона. В приглашении он писал, что если генерал Бонапарт не возражает, леди Мойра очень хотела бы быть ему представленной. Единственным недостатком всех этих действий было отсутствие такта у Хадсона Лоу, который даже не догадывался, какое оскорбление нанес прославленному пленнику.
Бертран был очень обижен подобным приглашением, равно как и Наполеон: его возмутила сама идея сделаться объектом любопытства, игрушкой, которую губернатор будет демонстрировать своим гостям. Но отказ, полученный от Бертрана, был не единственным упреком в адрес Лоу. Когда он снова появился в Лонгвуде, его встретили не только холодно, но и крайне сурово. «Я удивлен, – заявил Наполеон, – что вы осмелились послать мне приглашение, которое вернул вам маршал Бертран. Вы забыли, кто вы и кто я? Ни вам, ни вашему правительству не пристало отказывать мне в титуле, дарованном Францией и признанном в Европе, под которым меня будут знать потомки. Хотите ли вы и Англия этого или нет, но весь мир знает и всегда будет знать меня как императора Наполеона. Меня мало волнует, какой титул вы мне присвоите. Но меня оскорбляет, что вы ждете, что я приду к вам в дом, дабы удовлетворить любопытство ваших гостей. Удача отвернулась от меня, но никто не сделает императора Наполеона объектом насмешек».
Сравнение между Хадсоном Лоу и адмиралом Кокберном было полностью в пользу последнего, который вскоре вернулся в Англию. Перед отъездом он пришел в Лонгвуд попрощаться с Бертраном и выразить сожаления по поводу дополнительных суровых мер в отношении Наполеона и разногласий между ним и новым губернатором, чьи намерения, по его словам, были не столь плохими, как могло показаться. Гофмаршал ответил на любезность адмирала и попросил его сообщить британскому народу о состоянии, до которого довели великого человека, доверившего англичанам свою судьбу; он предложил ему навестить Наполеона и еще раз извинился за инцидент, произошедший в день приезда Лоу. Но адмирал, столь же ранимый, сколь и великодушный, отказался от встречи с Наполеоном. Он попросил Бертрана попрощаться от его имени и заверил, что по возвращении в Англию не станет вести себя как враг. Адмирал и в самом деле испытывал большую симпатию к Наполеону и всегда говорил, что он был самым спокойным и самым здравомыслящим заключенным на Святой Елене, более всех других готовым прислушаться к голосу разума.
Адмирал Кокберн уехал, увозя с собой жалобы несчастной маленькой колонии. Не успел он покинуть остров, как возникли новые сложности. Британское правительство потребовало, чтобы спутники Наполеона составили официальный акт признания всех ограничений, а те, кто откажется, будут отправлены обратно в Европу. Расходы Лонгвуда тоже подверглись возражениям, хотя их можно было легко объяснить высокими ценами на все виды провизии на Святой Елене, а также количеством людей, которых надо было содержать, – в общей сложности около пятидесяти человек. Всего в год тратилось примерно 20 тысяч фунтов. Кокберну и в голову не приходило делать замечания по этому поводу. Правильно ли оценивать стоимость горького хлеба неволи, брошенного бывшему повелителю мира в его темнице? В обмен на свободу, которую у него отобрали ради общественного блага, чувство собственного достоинства должно было подсказать его тюремщикам, что они просто обязаны обеспечить его всем необходимым. Но, увы, теперь, когда страсти, бурлившие в 1815 году, улеглись, трудно объяснить, как лорд Батхерст мог официально требовать, чтобы расходы Лонгвуда снизились до 8 тысяч фунтов
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
