Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
и прощался со всеми надеждами, но еще не испытывал ужаса перед самим местом. Он гулял или ездил верхом, задавая вопросы редким прохожим, попадавшимся ему на пути, – старому негру, возделывавшему свое поле, или бедной вдове, чьи две дочери предлагали ему цветы. Ему было приятно помогать им. Иногда он заезжал в лагерь 53-го полка, где его принимали очень хорошо – как могут солдаты принимать своего товарища. Потом он возвращался и снова диктовал мемуары, а после этого, ближе к вечеру, отправлялся на прогулку с госпожой Бертран или госпожой Монтолон. Они возвращались к ужину и остаток вечера проводили в беседах или чтении.
Однако довольно быстро Наполеон почувствовал и недостатки своей резиденции. После того как он исходил равнину Лонгвуд вдоль и поперек, она стала казаться ему скучной и однообразной, а когда выходил за ее пределы, за ним неизменно следовал офицер. Было бы невежливо держать этого офицера на слишком большом расстоянии или вести трудной дорогой, но его присутствие было невыносимо. Тем не менее Наполеон временами пересекал границу своей равнины и пытался проникнуть в долины на севере, где находились «Бриары» и «Колониальный дом». Сравнивая зеленые, тенистые долины с Лонгвудом, открытым солнцу и ветру, он не мог не видеть, что ради обеспечения более надежной охраны его поместили в неблагоприятные и вредные для здоровья условия. Его спутники утверждали, что враги хотят его смерти. Он не был столь категоричен, но считал, что его жизнь намеренно подвергают опасности, дабы свести к минимуму шансы на побег.
Со стороны моря Лонгвуд защищали отвесные скалы, это было идеальное место для наблюдения и абсолютно невыносимое для проживания. Когда его не окутывали туманы, которые притягивал Пик Дианы, на него безжалостно набрасывался ветер, поэтому, несмотря на влажный климат, земля здесь была совершенно бесплодной. Единственной защитой от солнца оставалась тень от эвкалиптов с весьма скудной листвой. Когда солнце не светило, везде царила сырость: она проникала повсюду, даже в одежду. Но когда из-за туч выходило солнце, его обжигающие лучи пронзали брезентовую крышу Лонгвуда. Воды не было. Когда требовалось, ее приносили с другого конца острова слуги-китайцы, и она не отличалась ни чистотой, ни свежестью. Остров жил бедно, путешественники приезжали сюда редко, продукты были дорогими и низкого качества. Для такого непритязательного человека, как Наполеон, это было лишь мелким недостатком, но представляло серьезную проблему для его товарищей по изгнанию, которые привезли с собой жен и детей, привыкших к европейской роскоши. «Здесь нет ничего веселого, – однажды вечером заметил он друзьям, глядя на голые стены и плохо сервированный стол, – у нас в избытке только время и ничего более».
Со свойственной ему проницательностью Наполеон вскоре заметил, что его товарищи начали испытывать на себе влияние нравственных пороков изгнания, проявлявшееся в приступах непроизвольной озлобленности по отношению друг к другу. Они стремились завоевать его благосклонность на острове Святой Елены почти с тем же рвением, что и в Париже, и генерал Гурго, обидчивый, вспыльчивый и ревнивый, с трудом скрывал свое недовольство при виде столь тесных отношений Наполеона с Лас-Казом. Хотя Бертраны и Монтолоны жили отдельно, они тоже проявляли признаки той же слабости. Пороки двора не исчезают с потерей престола, но мы должны не только простить, но и восхититься этим соперничеством, этой борьбой за расположение свергнутого гения.
Наполеон знал, что эти чувства возникают из-за неудач, и страшился последствий, которые они могли иметь для маленькой колонии, терпевшей бедствие на пустынной скале. Он старался утешить друзей своим вниманием, успокоить их мудростью бесед; он скрывал собственную тоску и стремился избавить от нее товарищей, обещая им лучшее будущее, на которое сам, впрочем, не надеялся.
Перемена произошла на четвертом месяце 1816 года, когда в Европе начиналось лето, а на Святой Елене – зима. Пришло известие, что судно из Англии доставило нового губернатора, ибо назначение адмирала Кокберна было лишь временным.
Губернатора звали сэр Хадсон Лоу, и именно назначению на остров Святой Елены он обязан своей незавидной известностью. Лоу был одним из тех людей – наполовину военных, наполовину дипломатов, – которых правительство использовало в ситуациях, когда дипломатия была нужнее военной науки. Он хорошо проявил себя на разных должностях, особенно в штабе союзников, где приобрел предубеждение против французов, и, хотя был не настолько плохим человеком, каким казался, не отличался ни добродушным характером, ни приятными манерами. Когда заключение мира закрыло дорогу к продвижению по военной службе, ожидание крупных компенсаций побудило Лоу принять тяжелую миссию, которая требовала огромной ответственности не только перед собственным правительством, но и перед Историей. Последнее соображение его беспокоило мало, поскольку он не понимал его значения. Он думал лишь о том, как избежать упреков, которые сыпались на адмирала Кокберна за то, что он поддался влиянию своего пленника. Не имея намерения стать тираном, Лоу твердо решил показать всему миру, что способен противостоять любому влиянию. Это решение вынуждало его вступить в неприятный контакт с упрямым и несдержанным человеком, которого он, согласно полученному приказу, должен был держать в узде, но не доводить до отчаяния.
Не успел Хадсон Лоу сойти на берег, как тут же потребовал, чтобы Кокберн проводил его в Лонгвуд и представил знаменитому пленнику. Адмирал отчасти сам придумал обряд аудиенции: прежде чем прийти к Наполеону, следовало спросить у гофмаршала Бертрана, принимает ли он. В этот раз Кокберн пренебрег этой традицией и привел Хадсона Лоу в Лонгвуд без предупреждения. Наполеон сказал, что болен и не может никого принять. Лоу поинтересовался, когда он сможет увидеть генерала Бонапарта, ему ответили, что на следующий день. На следующий день он вернулся в сопровождении адмирала Кокберна. Но тут произошел неприятный инцидент: в тот момент, когда новый губернатор вошел в Лонгвуд, адмирал с кем-то разговаривал и не заметил этого, пока слуги не закрыли перед ним двери. Думая, что Наполеон разрешил принять только нового губернатора, они отказались впустить в дом адмирала. Страшно обиженный, Кокберн сел на лошадь и вместе со своим адъютантом вернулся в Джеймстаун.
Беседа Наполеона с Хадсоном Лоу получилась холодной и чопорной. Наполеона задело то, как новый губернатор обозначил его титул накануне, а губернатору не понравилось, что встречу с ним перенесли на следующий день. Другими словами, этот визит не мог быть дружелюбным. Наполеон с первого взгляда понял, что ему придется иметь дело с человеком радикальных взглядов, и внешность Лоу лишь усиливала это впечатление. Он принял губернатора учтиво, но сдержанно, коротко пожаловался на неудобства, которые ему приходилось испытывать, но не потребовал улучшить условия жизни; затем он заметил, что от нового губернатора зависит, будет он рад прибытию
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
