– Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!
– Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут… – И она расплакалась.
– Вы считали меня погибшим? – Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил все, что подразумевало это утверждение.
Неожиданно дверь позади них открылась, и кто-то сказал недовольным тоном:
– Сударыня, я жду уже… – Говоривший осекся и тут же воскликнул: – Господи! Что это значит?
Андре-Луи отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущенное недоумение.
Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощенная одной-единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.
– Ты только посмотри, кто это, Плугастель!
Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.
– Моро! – с легким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно произнес он. Крестник Керкадью ничего для графа не значил, и он всегда находил привязанность жены к этому молодому человеку немного смешной. Во всяком случае, ее объяснение этой привязанности – она-де знала его с пеленок – казалось графу недостаточно веским. – А мы думали, вы погибли, – добавил граф, закрывая дверь.
– А он жив! Жив! – воскликнула графиня дрожащим голосом.
– Вижу, – сухо отозвался господин де Плугастель. – И бог знает, можно ли ему позавидовать.
Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели, и, разумеется, услышал ответ, что весть о ней привез в Хамм Ланжеак.
– Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение дел и вез от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места.
– Это письмо не приходило, – уверенно заявила графиня.
– Но это невозможно, сударыня. Я знаю, что письмо доставили, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, и кое-кто из курьеров, с которыми я впоследствии виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина…
– Алина оплакивала твою смерть, – перебила сына графиня. – Рассказ Ланжеака о твоей гибели был последней весточкой о тебе, которую она получила. В этом ты можешь не сомневаться. Я готова поручиться, что Алина считала тебя погибшим, равно как и я.
– Но в таком случае… Где же мои письма? – вскричал Андре-Луи едва ли не в гневе.
– Она их не получала. Она не смогла бы не сказать мне о них. Алина знала о моем… – Графиня запнулась, вспомнив о присутствии супруга, и вместо «горе» произнесла: – О моей тревоге. Но, кроме всего прочего, я знаю, Андре, знаю: она пребывала в убеждении, что тебя нет на свете.
Андре-Луи, упершись в грудь подбородком, нервно сжимал и разжимал кулаки. Во всей этой истории было нечто, не поддававшееся его разумению. Ему недоставало связующих звеньев, чтобы мысленно восстановить всю цепочку событий.
– Как могло случиться, что Алине не вручили письма? – резко спросил он мать и графа де Плугастеля, который хранил надменно-отстраненный вид. И затем, не успели они что-либо ответить, Моро обрушил на графа следующий гневный вопрос: – Чьи это происки? Вам известно, господин де Плугастель?
Плугастель вскинул брови.
– Что вы имеете в виду? Что мне должно быть известно?
– Вы находились при его высочестве и имели возможность знать обо всем. То, что письма благополучно прибыли в Хамм, не вызывает сомнений. По крайней мере одно из них, то, что вез Ланжеак. Он заверил меня, что передал письмо господину д’Антрегу… Господин д’Антрег… – Андре-Луи вопросительно посмотрел на Плугастеля. – Значит, это дело рук д’Антрега и регента.
– Если письма попали к д’Антрегу, их, должно быть, изъяли, Андре, – предположила госпожа де Плугастель.
– Я тоже склоняюсь к такому выводу, сударыня, – мрачно заявил Андре-Луи.
Граф возмущенно накинулся на жену за столь чудовищное, по его мнению, предположение.
– Чудовищно не предположение, а сам факт, – возразила графиня. – А то, что это факт, совершенно очевидно.
Господин де Плугастель побагровел.
– Меня всегда поражала опрометчивость ваших суждений, сударыня. Но сейчас она перешла всяческие границы.
И господин де Плугастель разразился пространной отповедью, на которую Андре-Луи не обратил ни малейшего внимания. Он слышал возмущенный голос графа, но не вникал в суть его речи. Внезапно он развернулся, выбежал из комнаты, потребовал у хозяина гостиницы лошадь и испросил пояснений, как добраться до Каза Гаццола.
Добравшись вскачь до этой скромной виллы на окраине города, Андре-Луи привязал лошадь у ворот и решительно зашагал к двери под увитым зеленью портиком. За приоткрытой дверью был виден небольшой вестибюль. Андре-Луи постучал рукояткой хлыста по дверному косяку и, когда на стук вышел слуга, назвался курьером из Парижа.
Его появление вызвало переполох. Не прошло и минуты, как в вестибюль торопливо спустился д’Антрег, как всегда безукоризненно одетый, величественный и любезный, словно он встречал посетителя в приемной Версаля. При виде Андре-Луи граф остановился, и выражение его красивого смуглого лица, изрезанного глубокими морщинами, заметно изменилось.
– Моро! – воскликнул он в некотором замешательстве.
Андре-Луи поклонился. Он уже полностью владел собой и держался с необыкновенной холодностью. Худое угловатое лицо его было решительным и мрачным.
– Ваша памятливость делает мне честь, господин граф. Полагаю, вы считали меня погибшим?
Д’Антрег предпочел не заметить насмешки в тоне Андре-Луи. Он поспешил дать утвердительный ответ и выразил удовольствие по поводу того, что слухи о гибели господина Моро оказались необоснованными. Затем, быстро оставив скользкую тему, господин граф перешел к расспросам:
– Так вы из Парижа, я правильно понял?
– Из Парижа. И с чрезвычайно важными известиями.
Взволнованный д’Антрег потребовал подробностей, но Андре-Луи заявил, что не хочет повторять свой рассказ дважды, и пожелал, чтобы его незамедлительно провели к регенту.
Д’Антрег сопроводил его в приемную, которая если и не превосходила размерами кабинет принца в Хамме, то, по крайней мере, выглядела более величественно. Пол был выложен мрамором, потолок украшали традиционные фрески с купидонами и гирляндами работы какого-то заезжего художника. У стены стояли золоченый кессон, резной секретер и несколько высоких стульев, обитых темной кожей, а в центре хорошо освещенной комнаты находился стол с витыми ножками, за которым работал регент. Месье, казалось, несколько прибавил в весе и объеме, но густой румянец на его лице несколько потускнел. Облик принца, тщательно одетого и напудренного, довершали лента ордена Святого Духа и небольшая шпага. У дальнего конца стола сидел бледный, хрупкий граф д’Аваре.
