Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
на скромное жилище некоего майора Ходсона, английского офицера. Его встретили с превеликим почтением, он говорил просто и естественно и ушел довольный оказанным ему сердечным приемом. Поскольку он очутился далеко от «Бриаров», ему дали лошадей, и он совершил долгую прогулку верхом – удовольствие, которым он явно наслаждался и которого столько времени был лишен. Постепенно Наполеон привык к своему необычному обиталищу, зная, что скоро переедет в более комфортабельное жилище, и жил там как на одном из биваков, в которых провел значительную часть своей бурной жизни.
Так прошли октябрь и ноябрь: мирно и печально, как должны были пройти многие годы беспримерного заключения. Как раз в это время поступили первые новости из Европы: изгнанники получили весточки от своих родных. Только Наполеон остался без писем. Его мать, братья и сестры были беглецами, скрывались и не могли ему писать, а Мария Луиза даже не думала передать ему хоть какие-то известия о сыне. Все новости он узнавал из газет. Бурбоны, тихо вошедшие во Францию в 1814 году, теперь вернулись в гневе и под влиянием фатального заблуждения. Они были твердо уверены, что 20 марта их выдворила из страны огромная группа заговорщиков и этих заговорщиков необходимо наказать. Газеты сообщали, что многие преданные друзья Наполеона были арестованы или высланы. Нею, Лабедуайеру, Друо и Лавалетту грозило судебное преследование, а затем публичная казнь. Наполеон горько оплакивал Лабедуайера, Друо и Лавалетта, к которым испытывал искреннюю привязанность, и жалел Нея, которого ценил не очень высоко, но воинственной энергией которого неизменно восхищался. Способ защиты, который выбрал маршал, не оскорбил, но очень огорчил Наполеона. Он всегда обосновывал свои доводы с безошибочной логикой и на этот раз тоже моментально указал, какой линии защиты следовало придерживаться.
«Они ошибаются, – сказал он, – если рассчитывают повлиять на судей Нея, представив его как моего врага и приведя в качестве доказательства его поведение в Фонтенбло. Есть только один способ спасти Нея – рассказать всю правду. Ней никакой не заговорщик, как, впрочем, и все остальные. Он хотел арестовать меня, когда собирался покинуть Париж, и потом еще в Лон-ле-Сонье. И сделал бы это, если бы не побоялся солдат и народа. Но когда он увидел меня, то уступил всеобщему чувству. Должен сказать, он написал мне в то время в выражениях, делавших ему честь. Он заявил, что руководствуется интересами страны, а не моими, и предложил отступить в случае, если моя политика не отвечает желаниям народа. Когда мы встретились в Осере, я предвосхитил его слова, сжав ему руку и заверив, что он может доверять мне и что моя политика, продиктованная здравым смыслом, это именно то, что нужно французам.
В то время он держался в тени, потому что его беспокоило осознание собственного ложного положения. Это чувство повлияло на него в Катр-Бра и особенно в Ватерлоо. Никогда Ней не был более смелым и отчаянным, чем когда, способствуя нашему поражению, привел себя к могиле. Но ни Бурбонам, ни мне не в чем его упрекнуть, разве что в том, что он уступил силе обстоятельств. Вот что он должен сказать судьям: “Я никого не предавал, я попал под влияние обстоятельств, а в отношении этого преступления, такого распространенного и простительного во время революции, был принят закон – капитуляция Парижа. Капитуляция, которая подразумевает, что победившие генералы и их монархи поступят благородно, и которая защищает все политические преступления от дальнейшего расследования”. Это единственный способ защиты, которым должен воспользоваться Ней, ибо это истинная правда. Ибо либо капитуляция Парижа не имеет силы, либо она должна стать для него защитой. Используя этот подход, он сможет повлиять на судей, но даже если у него ничего не получится, он обесчестит их в глазах потомков и погибнет, навеки заслужив симпатию всех порядочных людей. Ней, бедный Ней, – сокрушался Наполеон, – какая печальная судьба тебе уготована!»
В продолжение разговора он повторил, что ни маршал Ней, ни кто-то другой не совершали 20 марта государственной измены, что все выполняли свой долг – и гражданские, и военные. А потом Наполеон упомянул поразительный факт, заслуживающий своего места в истории. «Массена, – сказал он, – обвинили в предательстве Бурбонов, но он ничего подобного не совершал, и сейчас я это докажу. Когда я вернулся в Париж и снова взошел на престол, все наперегонки бросились свидетельствовать мне свое почтение, все похвалялись, как рисковали ради меня. Массена приехал в Париж, и я спросил его, что бы он сделал, если бы я вместо Гренобля отправился в Марсель. Массена не подхалим, но всё равно он чувствовал себя неловко и, когда я стал настаивать на ответе, только сказал: “Вы правильно поступили, сир, что отправились в Гренобль”. Ни один из моих маршалов не ответил бы столь откровенно. Бурбонов никто не предавал, и если сейчас они стремятся к возмездию, то делают это только для того, чтобы угодить своему окружению и оправдать ошибки, которые совершили ранее. Но я могу предсказать изменчивость их будущей судьбы. Поддавшись страстям эмигрантов, они еще больше отдалятся от Франции. Первым, кто извлечет выгоду из их ошибок, станет не мой сын, а Орлеанский дом, но очередь Бонапартов еще придет».
Произнеся эти пророческие слова, Наполеон снова вернулся к теме несправедливого судебного преследования и выразил глубокое беспокойство о судьбе своих друзей. Он считал, что известная всем честность Друо станет для него непробиваемой защитой, но очень переживал за Лабедуайера, Нея и Лавалетта и с нетерпением ждал новостей о людях, которыми пожертвовали не только Бурбоны, но и он сам.
Хотя жилище постарались сделать максимально комфортабельным, Наполеона настолько угнетала ограниченность пространства и настолько злило плохое отношение к его друзьям, что он мечтал поскорее перебраться в Лонгвуд. Адмирал, которого он называл «моя акула», хотя ценил доброту его сердца, прилагал все силы, чтобы ускорить подготовку новой резиденции. Когда всё было готово, Кокберн предложил Наполеону незамедлительно переезжать туда, на что тот немедленно согласился.
Он покинул «Бриары» 10 декабря, но прежде попрощался с семьей, так радушно его принимавшей, и щедро вознаградил ее за гостеприимство. Он отправился верхом в сопровождении адмирала и Бертрана; был одет, как обычно, в гвардейскую форму и ехал на спокойной лошади. Поездка оказалась приятной, а когда Наполеон прибыл в Лонгвуд, то обнаружил там 53-й английский полк, в боевой готовности расположившийся лагерем поблизости. Адмирал представил Наполеону офицеров полка, а потом проводил в новое жилище. Апартаменты были еще не до конца обустроены, кое-где стены покрывала просмоленная ткань, в комнатах стояла самая простая мебель. Наполеон не высказал никаких возражений. Здесь было достаточно комнат, где
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
