Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
из какой-то необъяснимой мелочности Ост-Индская компания, сдавая остров в аренду государству, поставила условие, что в этот доме будет резиденция губернатора, и лорд Батхерст по какой-то непонятной причине согласился. Следовательно, Наполеон не мог поселиться в «Колониальном доме» и был вынужден остаться в Лонгвуде, на одной из южных равнин, на ферме, также принадлежавшей компании и предназначенной для заместителя губернатора.
Дом с несколькими пристройками мог вместить домашнее хозяйство из двадцати человек. На равнине было достаточно места для занятий верховой ездой, здесь кое-где росли эвкалипты, поэтому тени тоже хватало; но, к сожалению, Лонгвуд располагался на юго-востоке, где с мыса Доброй Надежды постоянно дул ветер. Это неудобство можно было почувствовать только со временем, а на первый взгляд всё выглядело вполне приемлемо. Здесь можно было удачно поместить лагерь для войск, которым надлежало охранять резиденцию Наполеона, а та часть территории, что выходила к морю, была неприступной. Именно эти условия определили выбор адмирала, и он предложил Наполеону поехать верхом и посмотреть, понравится ли ему дом. Наполеон согласился, и на следующий день они с адмиралом отправились в Лонгвуд, где зелень приятно радовала глаз после долгих месяцев, проведенных в море, а уединение обещало защиту от любопытства. Наполеону понравилось имение, и он согласился, чтобы в доме немедленно начали делать ремонт.
Проезжая мимо Пика Дианы, Наполеон увидел в покрытой зеленью долине небольшую резиденцию, которая ему приглянулась. На обратном пути в Лонгвуд он заехал туда и выразил желание временно здесь поселиться. Владелец, мистер Балькомб, жил с семьей в соседнем доме. Он тут же предложил Наполеону это небольшое жилище, которое тот пожелал немедленно получить в собственность. Ему пришлось бы спать, есть и писать в одной комнате, но из дома открывался чудесный вид на долину, и Наполеон буквально влюбился в него. Местные жители называли дом «Бриары». Поскольку возникли некоторые сложности при размещении слуг, за домом поставили палатку. Главным недостатком был тот факт, что Наполеон поселился отдельно от свиты и его соратникам приходилось каждый день преодолевать немалое расстояние, чтобы с ним увидеться. Некое подобие жилья нашлось только для Лас-Каза – Наполеон хотел иметь его поблизости из-за работы над рукописью.
В своем скромном обиталище Наполеон держал лишь предметы первой необходимости, не обращая особого внимания на неудобства, – в своих долгих и страшных войнах он терпел гораздо более суровые лишения. Однако сейчас он наконец почувствовал первые горькие плоды своего заточения. До сих пор, будучи императором на борту «Беллерофона» и главнокомандующим на «Нортумберленде», он мог считать себя свободным, потому что корабль был плавучей тюрьмой и его надзиратели находились в таком же заточении, что и он. Но как только они оказались на суше, адмирал из чувства ответственности уже не мог позволить пленнику использовать весь остров как свою тюрьму. Остров составлял всего девять или десять миль в окружности и был неприступным практически со всех сторон, за исключением маленькой бухты Джеймстауна, которую, впрочем, строго охраняли крейсировавшие суда. Тем не менее Кокберн для большей уверенности поставил вокруг имения часовых, которые получили приказ ни на мгновение не выпускать из виду его обитателей. Наполеон быстро обнаружил солдат, и это открытие стало одним из самых болезненных.
Адмирал старался угодить Наполеону, насколько позволяли обстоятельства, и, зная, что тот привык много времени проводить в седле и принуждал своих спутников делать то же самое, раздобыл в Кейптауне трех неплохих верховых лошадей. Наполеон уже собирался воспользоваться плодами такой заботы, когда обнаружил, что какой-то английский офицер намерен оседлать лошадь и последовать за ним. Он тотчас отказался от мысли ездить верхом и потребовал, чтобы подарок вернули, но потом, решив, что отплатить адмиралу за его заботу подобным образом было бы несправедливо, оставил лошадей, твердо решив не использовать их.
Его спутники вели себя неразумно и лишь усиливали его злость, рассказывая, как с ними обращаются в Джеймстауне. За каждым их движением наблюдали, за ними повсюду следовал солдат, и они горько жаловались на эти досадные неприятности своему господину, который переживал из-за их мучений больше, чем из-за своих. Наконец Наполеон не мог больше сдерживаться и повторил то, что уже говорил лорду Кейту: по отношению к нему грубо нарушаются права народов и права человека; он не является военнопленным и по своей воле сдался англичанам, взывая к их великодушию, которое, как оказалось, ничего не стоит; он мог бы пойти к Луаре и продолжать безнадежную войну или отправиться к своему тестю или своему старому другу императору Александру, которым по законам родства или чести пришлось бы отнестись к нему с уважением; следовательно, англичане не имеют права обращаться с ним как с заключенным; причем это право в любом случае прекращается после окончания войны, и даже в отношении заключенных существуют определенные правила, связанные с их званием и положением. Потом Наполеон вспомнил, как вел себя с австрийским императором и прусским королем, которых мог свергнуть с престола, или с русским императором, которого мог взять в плен в Аустерлице; но он избавил их от самых худших последствий поражения и теперь гневно сравнивал свою и их манеру поведения, забыв в своих красноречивых упреках истинную причину этого различия: когда он так хорошо обращался с Александром, Фридрихом-Вильгельмом и Францем II, они не внушали ему страха, тогда как, даже побежденный, Наполеон наводил ужас на весь мир и именно своему гению был обязан столь необычной формой заключения.
Эта вспышка ярости немного сняла напряжение, и Наполеон воскликнул: «Мне не пристало жаловаться! Достоинство велит мне молча сносить все страдания, но к вам эти ограничения не относятся, поэтому вы жаловаться вправе. У вас есть жены и дети, и было бы бесчеловечно подвергать их таких испытаниям. По одной только этой причине вы должны протестовать против такого обращения». Пленники действительно пожаловались, и адмирал приложил все силы, чтобы сделать жизнь французов в Джеймстауне более сносной. Он не ослабил наблюдение, но приказал своим офицерам вести себя более деликатно.
Через несколько дней положение изменилось в лучшую сторону. Некоторые спутники Наполеона смогли также поселиться в «Бриарах», вместе сидеть за столом, снова вернуться к совместной работе, и Наполеон снова занял свой блестящий ум, который начинал поедать самое себя, если не получал другой пищи. Он возобновил беседы со своими соратниками и выходил на короткие прогулки без сопровождения, так как считалось, что пешком он не сможет далеко уйти. Он бродил по тянувшимся на север долинам. Закрытые от южного ветра и иссушающего солнца, эти долины, как мы уже говорили, радовали глаз сочной зеленью и живописными видами. Однажды Наполеон зашел дальше, чем обычно, и наткнулся
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
