Никогда еще мир не видел такого количества и качества данных о человеческом общении . Впервые у нас есть микроскоп, который позволяет нам исследовать социальное поведение на тончайшем уровне, на котором его до сих пор не удавалось увидеть…[1250]
Один из ведущих инженеров Facebook лаконично сказал об этом: «Мы пытаемся составить модель всего на свете и того, как оно связано со всем остальным»[1251].
Эти цели разделяют и другие ведущие надзорно-капиталистические фирмы. Как заметил в 2010 году Эрик Шмидт из Google:
Вы даете нам больше информации о себе, своих друзьях, и мы можем улучшить качество нашего поиска. Нам вообще не нужно, чтобы вы набирали текст. Мы знаем, где вы находитесь. Мы знаем, где вы бывали раньше. Мы более или менее можем знать, о чем вы думаете[1252].
Сатья Наделла из Microsoft понимает все физические и институциональные пространства, людей и социальные отношения как индексируемые и доступные для поиска – все это годится для машинного мышления, распознавания образов, прогнозирования, упреждения, прерывания и модификации[1253].
Надзорный капитализм – это не тот же старый капитализм, и его лидеры – не капиталисты Смита или даже Хайека. При этом режиме свобода и незнание больше не близнецы, не две стороны одной медали, имя которой – тайна. Надзорный капитализм определяется беспрецедентной конвергенцией свободы и знания. Степень этой конвергенции в точности соответствует размаху инструментарной власти. Это беспрепятственное накопление власти эффективно подрывает общественное разделение знания, создавая динамику включения и исключения, от которой зависят надзорные доходы. Надзорные капиталисты говорят о необходимости свободы для упорядочивания знания, а затем используют это преимущество в знании для защиты и расширения своей свободы.
Хотя нет ничего необычного в том, что капиталистические предприятия стремятся получить всевозможные преимущества в знании на конкурентном рынке, возможности надзорных капиталистов, превращающих незнание в знание, беспрецедентны, поскольку они опираются на тот ресурс, который отличает надзорных капиталистов от традиционных утопистов – финансовый и интеллектуальный капитал, обеспечивающий настоящее преобразование мира, материализованный в постоянно расширяющихся архитектурах Большого Другого. Еще поразительнее, что источником надзорного капитала является изъятие человеческого опыта, воплощенное в его односторонних и всепроникающих программах оцифровки: они прочесывают и продают наши жизни, чтобы финансировать свою свободу и наше подчинение, свое знание и наше незнание того, что они знают.
Это новое состояние разрушает неолиберальное оправдание выхолащивания «двойного процесса» и триумфа дикого капитализма – свободных рынков, рациональных агентов и саморегулирующихся предприятий. Это говорит о том, что надзорные капиталисты овладели риторикой и политическим гением идеологов неолиберализма, в то же время следуя новой логике накопления, отрицающей самые фундаментальные постулаты капиталистического мировоззрения. Дело не в том, что просто перетасованы карты; сами правила игры преобразованы в нечто беспрецедентное и невообразимое вне цифровой среды и в отсутствие огромных ресурсов богатства и научного таланта, которые положили на стол новые прикладные утописты.
Мы тщательно рассмотрели новаторские основополагающие механизмы, экономические императивы, растущую власть и социальные цели надзорного капитализма. Один из выводов нашего расследования состоит в том, что власть и контроль надзорного капитализма над общественным разделением знания – его фирменная черта, которая порывает со старыми оправданиями в духе невидимой руки и вытекающими из них правами. Комбинация знания и свободы усиливает асимметрию власти между надзорными капиталистами и обществами, в которых они действуют. Этот цикл будет прерван лишь тогда, когда мы – граждане, общества и цивилизация в целом – поймем, что надзорные капиталисты знают слишком много, чтобы претендовать на свободу.
II. После взаимности
Еще один решительный разрыв надзорных капиталистов с капиталистическим прошлым состоит в отказе от органической взаимности с людьми, которая долгое время была признаком стойкости и приспособляемости капитализма. Символизируемая в XX веке пятидолларовым днем Форда, эта взаимность восходит к первоначальным озарениям Адама Смита относительно продуктивных социальных отношений капитализма, когда фирмы полагаются на людей как на наемных работников и как на клиентов. Смит утверждал, что рост цен должен был быть уравновешен ростом заработной платы, «чтобы рабочий мог по-прежнему приобрести то количество этих необходимых предметов, которого требует для него состояние спроса на труд…»[1254]. Движение за права акционеров и глобализация в значительной степени разрушили этот многовековой общественный договор между капитализмом и его обществами, заменив взаимность формальным безразличием. Надзорный капитализм идет дальше. Он не только отбрасывает Смита, но и официально отменяет любые остающиеся взаимности с обществом.
