– Давай, как будто ничего не было? А то сидим как идиоты, – сказал вдруг Витя.
Нине понравилось, что он это предложил, потому что торопиться было нельзя, а сидеть и стесняться было совсем уж невыносимо.
– Давай. А то я представила, как мы с тобой еще несколько лет сидим и стесняемся.
Витя почему-то удивился, а потом обрадовался. Нина только теперь сообразила, что он имел в виду то, что как будто вообще ничего не было, и обиделась. Витя заметил это и испугался. Все как-то само собой запутывалось, усложнялось, и Нина не понимала, что им теперь делать. И Витя не понимал. Они посидели еще немного.
Внутри все будто наполнялось обжигающей и густеющей жидкостью, которая почти так же, как если перепить чаю, колыхалась внутри, но только это было не в желудке, а в груди, и если от переполненного живота отдавало в горло, то сейчас почему-то теплело вокруг ушей и спускалось от них к шее. Эта горячая волна мешала думать и давила на глаза: мир становился расплывчатым и немного нарисованным – будто в линзе, через которую Нина смотрела на мир, подкрутили насыщенности и придавили резкость. В детстве Нина часто играла так с телевизором – выкручивала регуляторы во все стороны и смотрела, что будет. Мир в телевизоре становился то размытым и бледным, то, наоборот, неестественно ядовитым и пестрым. Но тут повернуть регулятор было нельзя – эта волна, идущая изнутри, будто сама меняла настройки, и хотелось вернуться в привычное состояние. Для этого нужно было просто от Вити отвернуться.
Но одновременно с наполненностью будто нарастало и какое-то магнитное притяжение, подволакивало Нину ближе, но потом вдруг отталкивало – как если стараешься свести два магнита, а они не сходятся, как ни дави и как ни пытайся удержать, слипаются совсем не теми сторонами, которыми ты хочешь. И было понятно, что если прямо сейчас, прямо здесь пересилить себя и прикоснуться, все сойдется, слипнется так, что уже никогда не разорвать. И потом будет пусто и грустно быть дома, садиться за уроки, будто эта волна рассеялась не совсем, настройки выправились не до конца, и остатки странной густоты все еще подволакивают магниты друг к другу. При этом и прикоснуться тоже было страшно, потому что было неясно, есть ли оно – притяжение с другой стороны, или это просто свои настройки сбились так сильно, что тебе кажется. Нина подумала, что это от страха и от недоверия к себе – она же точно чувствует, что есть, она видит и ощущает даже через сбитое и мутное свое состояние, даже через волну.
Она хотела прикоснуться, задеть, потрогать, но все эти сомнения накалялись внутри при каждом движении, потому что это не она должна делать, так неправильно, она девочка. Она может только оттолкнуть или согласиться. И эта уверенность в том, что должно быть именно так, была не каким-то придуманным или кем-то рассказанным правилом, которое Нина почему-то запомнила, это шло глубоко изнутри, оно было настоящим и правильным. И Нина чувствовала, что в этом месте она совпадает с той глубокой и скрытой частью мира, в котором живет добрый бог и хорошие люди.
– Нет, ты не поняла, я просто… Я не знаю, – добавил Витя. Вид у него был настолько растерянный, что Нина и сама еще больше растерялась.
– Можно я тебя поцелую? – спросил вдруг Витя.
Нина обрадовалась, что темно и он не увидит, как она покраснела, – она чувствовала, как щеки сами собой горячеют и наливаются кровью. Нине очень хотелось поцеловаться, но за этим случился бы секс и все как у Катьки и Наташки.
– Я боюсь, – сказала Нина и сама удивилась тому, что так честно ему сказала.
– Нет, мы не будем торопиться, мы только поцелуемся.
– Я…
Горло сжалось, и Нина неожиданно для себя расплакалась. Витя подвинулся к ней и крепко обнял. Нина плакала, уткнувшись ему в грудь, и не могла понять, почему она плачет.
– Ну не плачь, – сказал Витя. – Все же хорошо.
– Это пока хорошо… А потом как у всех…
– Нет, у нас как у всех не будет, – ответил Витя серьезно и поцеловал.
Целоваться было очень странно. Раньше Нина часто об этом думала. Думала, куда деваются слюни, что во рту может быть неприятный запах и он почувствует. Что быть так близко к человеку очень странно и может оказаться неприятно. Но Витя пах приятно, и во рту у него не было никакого запаха, и слюни не текли, а было немножко сладко. Они поцеловались еще. Это было очень здорово, сидеть в темноте и целоваться.
В голове возник странный туман, все расплывалось и почему-то стало очень жарко. Нине казалось, что она вообще больше не видит комнаты, видит только Витю, и то какого-то странного. От приближения казалось, что у него вытянутое и немножко расплющенное лицо с сильно торчащим носом, хотя на самом деле лицо у Вити было нормальным, и когда он отстранялся, она убеждалась, что ей кажется. Он, правда, был очень взволнован, и взгляд был каким-то опустевшим. Он перестал так крепко обнимать Нину и просто ласково прижимал ее к себе. Это напомнило Нине Катьку – она тоже постоянно обнимала и целовала ее. Правда, не в губы.
– Целоваться приятно, – сказала Нина и улыбнулась.
Витя погладил ее по щеке и снова поцеловал:
– Ага, мне тоже понравилось.
– А ты раньше не целовался, что ли? Я думала, ты умеешь.
– Нет, я только сейчас попробовал.
– Странно, что у нас получилось.
– Наверное, это инстинкт, как у животных. И секс тоже, наверное, сам получается.
– Но мы не будем пробовать, потому что нам еще рано.
– Ага. Я пока и не хочу.
– А я хочу. Но только нельзя.
– Я на самом деле тоже хочу, и думаю, что можно, но страшно как-то.
– Из-за того, что это плохо кончится?
– Нет, из-за того, что тебе больно будет.
– Катька ничего такого не говорила, но мне показалось, что ей было больно. И когда я на кассете смотрела, тоже.
Витя засмеялся:
– Ты за сестрой подглядывала и порнуху смотрела, что ли?
– Ага.
Нина рассказала ему все, что видела, и они долго еще сидели в темноте. Витя почему-то отодвинулся и перестал целоваться.
– Ты чего?
– Да у меня встал от твоих рассказов.
– Член встал? – Нина была в ужасе. – И что теперь делать?
– Ничего. Опустится потом.
– Сам?
– Ну да.
– Странно как-то.
– Ничего странного.
– И часто у тебя так?
– Ну, вообще да. Папа говорит, это нормально.
– А если кто-нибудь увидит?
– Не знаю. Стыдно будет, наверное. Пока везло.
Они посмеялись, и Витя засобирался. Могла вернуться мама.
На следующий день они начали с поцелуев – валялись на кровати с учебниками и обнимались. Витя почему-то быстро вспотел, хотя в комнате было прохладно. Он старался отодвигаться от Нины, но в какой-то момент не выдержал и крепко прижал ее к себе – еще странно поелозил на месте, – Нина почувствовала, что у него опять встал, и Витя через штаны потерся об нее членом. Она подскочила:
