Новый вестиментарный порядок и модаДействительно, степень свободы женщин была весьма ограничена, особенно в период Реставрации (1815–1830). Но в порыве Июльской революции[33] в начале 1830-х годов благодаря общему либеральному настрою свободы стало больше. Кодекс Наполеона поставил замужних женщин под гнет мужчин. С идейной точки зрения, представления о различиях между полами развиваются слабо: ученые и философы углубляют теории XVIII века о «природе женщины», ее «материнской функции» и «домашней роли». В то же время пробуждение религиозных чувств, в частности культа Девы Марии и особенно среди женщин, раскрашивает эту эпоху новыми красками. В искусстве наблюдается романтическое поклонение женщине. То есть женщина — это «муза или мадонна», — резюмирует Стефан Мишо. Дистанция между полами все увеличивается, очевидно, под воздействием расцвета демократического индивидуализма, который проявил страх неразличения полов. В таком интеллектуальном контексте мысль о различиях мешает мысли о равенстве, и существующий в это время протофеминизм прежде всего имеет отношение к филогинии и свидетельствует о готовности утверждать принцип морального превосходства женщин.
Досоциалистические тексты отмежевываются от Революции; их авторы озабочены тем, чтобы избежать социального хаоса, а значит, и беспорядка, который вызовет приход женщин в сферу общественной деятельности. Они приводят аргумент об «особой природе» женщин, предлагая им в рамках нового общественного порядка открыть другие горизонты — за пределами домашнего очага.
Определенные предложения об эмансипации женщин приводит пресса, пишущая о моде. Особенно эта тенденция проявится в Journal des dames et des modes в 1836 году, после появления у него новой владелицы, директора и главного редактора Мари д’Эпинэ, которая станет здесь «синим чулком из самого тонкого шелка». В нем никогда не говорится о женщинах в брюках или кюлотах (если не считать уже описанных нами случаев осуждения травести). Политизация костюма — теперь всего лишь полузабытое воспоминание. О ней напоминают разве что такие примеры, как публикация 10 февраля 1830 года, в преддверии Июльской революции, модели белого платья, украшенного множеством трехцветных букетиков.
Романтическая мода вдохновляется дальними странами — индийским Кашмиром, турецкими тюрбанами… После 1840 года правила начинает диктовать целомудрие, предписывающее полностью закрывать женское тело. При этом идеальным считается тело хрупкое, почти болезненное. Пока нет феминистских журналов, некоторую смелость себе позволяет пресса, пишущая о моде: она требует допустить женщин в академии, показывает женщин, играющих в бадминтон, плавающих, летающих на монгольфьерах или взбирающихся в горы либо более традиционно скачущих на лошадях. В таких изданиях подчеркивается необходимость получения женщинами образования и доступа к профессиональному миру. В области литературной жизни хвалят мадам де Сталь и Жорж Санд, которые «делают честь» своему полу. В 1830-е годы по мере распространения женской прессы, среди которой выделяется красноречивое название Femme libre, все чаще можно услышать феминистские высказывания, но это продолжается до закона о прессе 1834 года, который вновь задушил свободу высказывания.
Невозможные брюки сенсимонисткиСторонницы учения Сен-Симона не носят брюк. Хотелось бы, конечно, поверить гравюре Малевра (1832), на которой изображена «свободная женщина» в белых брюках. Ее так часто приводят в пример, что она стала сходить за чистую монету, но в реальности подобный тип одежды никогда не был распространен, не встретишь его и в модных журналах. Он слишком новый и радикальный, чтобы получить распространение. Брюки, пусть и под туникой, даже и украшенные кружевами, все равно создают слишком мужественный силуэт. А еще наводят на мысль о детской одежде и как две капли воды похожи на белые панталончики для девочки, изображенные в Journal des dames et des modes того времени. Цвета явно напоминают о революционном прошлом. В 1830-е годы ценились увеличенные плечи, а талию туго стягивал ремень, не дававший большой свободы.
Молодая женщина с гравюры Малевра доверчиво положила руку на труд Клода Анри де Сен-Симона. Даже несмотря на то что на закате своих дней он признал, что «мужчина и женщина — вот социальный индивид», «свободную женщину» придумал не он. Но начиная с 1829 года настоящую теорию феминизма (хотя тогда такого понятия еще не существовало) начинают разрабатывать именно его ученики. В ноябре 1831 года Проспер Анфантен в сен-симонистской газете Globe бросает «Призыв свободной женщине»: «Я верю в ближайшее возрождение человеческого рода посредством установления равенства между мужчиной и женщиной», — пишет он. Его «Призыв» был услышан сотнями женщин, проникнувшихся идеей свободы и социальной справедливости (среди наиболее известных — Клер Базар, Эжени Нибойе, Клер Демар), которые все же не становятся сенсимонистками. После декабря 1831 года одним из центральных для сенсимонистов служит вопрос пола. В 1831 и 1833 годах парламент вновь начинает обсуждать возможность разводов, запрещенных с 1816 года. Предметом споров стала и моногамия, и женщины активно участвуют в этих противоречивых дебатах, цель которых — установить новые моральные нормы. По мнению некоторых сенсимонистов, новые законы должны признавать сексуальную свободу. Свободную любовь смело защищает Клер Демар в своем «Призыве женщины к народу об освобождении женщины», высказывании более феминистском, чем другие, ограничивающиеся требованием «освободить плоть» и говорящие о том, что женщины должны знать свое место. Вскоре Демар покончит с собой вместе со своим любовником, и это двойное самоубийство потрясет общественное мнение.
В августе 1832 года «Семейство» сенсимонистов было распущено под предлогом того, что его существование угрожало добропорядочным нравам. Власть борется с «новой социальной угрозой», принявшей облик «свободной женщины». Ходят устойчивые слухи об устраиваемых в Менильмонтане[34] оргиях. Анфантена приговаривают к году тюремного заключения. Освободившись в июле 1833 года, он в сопровождении нескольких «апостолов» отправляется на Восток на поиски женщины-мессии, но быстро возвращается, так никого и не найдя. «Секта» сенсимонистов исчезает, но ее идеи продолжают жить и развиваться.
Гравюра Малевра вызывает доверие лишь потому, что у сенсимонистов действительно был свой костюм и они придавали большое значение символам. Как объясняет «отец» Анфантен, «хорошо, когда у костюма есть смысл, и никогда ни один жрец не относился к нему иначе. Только портные видят в костюме одно сукно, как булочники видят в хлебе лишь муку, воду и соль».
Костюм сенсимонистов одновременно выражает братство и иерархию в группе, способствует сплочению и заметности; эта «красивая и заметная» одежда, отмечает Сюзанна Вуалькен, «привлекала внимание мира к индивиду и всем его действиям». Сенсимонисты, как правило бородатые и с длинными волосами, носили брюки и пиджак разных оттенков синего — от более светлого (верхушка иерархии) до более темного. Весной 1832 года по случаю уединения в Менильмонтане, в котором участвовали только мужчины (40 проповедников), по предложению Раймона Бонёра (отца Розы Бонёр, прославившейся своими брюками) был создан специальный костюм. Он состоял из брюк, сшитых из скромной белой бумазеи (летом) или синего сукна (зимой), туники из синего сукна, красного баскского берета и развевающегося шарфа. Республиканским цветам придают новый смысл: белый — цвет любви, синий — цвет веры, а красный — работы. На груди каждого написано его имя. Еще одно изящное изобретение, по-своему символизирующее сенсимонизм, — жилет, который застегивается на крючки сзади. По мнению Анфантена, «это символ братства: его нельзя надеть без помощи одного из братьев. Я знаю, что республиканцы могут жаловаться на то, что мы подавляем свободу и что человек у нас не может полностью пользоваться своей свободой и проявлять свой характер; но если недостаток этого жилета заключается в том, что он обязательно предполагает постороннюю помощь, достоинство его заключается в том, чтобы всякий раз напоминать о чувстве общности». Здесь хорошо заметна дистанция, которая отделяет его от революционного идеала свободы и равенства. Сенсимонизм предпочитает делать упор на общественные связи и братство — приобретающую все большее значение ценность, которая будет включена в республиканский девиз 1848 года. Но у этого движения есть и общие с республиканским черты, в частности отказ от роскоши и слишком быстро меняющейся моды (в связи с чем Мона Озуф напишет, что это вызвано «свойственным утопиям рефлексом заклинания своего времени»). Интересно, насколько устойчиво понятие «братство» используется в сенсимонизме; это слово следует понимать двояко; не только в нейтральном значении (всеобщая любовь в обществе), но и обращая внимание на его сугубо мужской смысл, молчаливо или явно исключающий женщин. Кроме того, сенсимонистская церковь в конце концов полностью устраняет женщин из своих рядов, отправляясь на мистические поиски Матери.
