Так или иначе, но смущение врача понять можно, ведь ситуацияна самом деле дурацкая. Вы только подумайте: здесь не врач пытается убедитьбольного в том, что он болен (так это обычно происходит, когда дело касаетсяреальных болезней), а больной требует от врача, чтобы тот наградил егодиагнозом. И кажется человеку, страдающему ВСД, что если врач какой-нибудь«страшный» диагноз ему поставит, то сразу станет нестрашно. Ведь если понятно,что у тебя за болезнь, то значит, и лечить ее можно. А пока неизвестно какая,то и лечения правильного не будет. Сколь же велико это заблуждение!
В действительности, если у вас диагностировали серьезнуюсердечную патологию, то скорее всего, это заболевание хроническое, и лечениеего, соответственно, носит лишь вспомогательный характер, т.е. вылечить такуюболезнь невозможно, а если что и в силах врачей – так это уменьшить еепроявления да замедлить ее ход. То есть ничего обнадеживающего в настоящейсердечной патологии нет, тогда как диагноз вегетососудистой дистонии означаетбуквально следующее – беспокоиться не о чем, будете жить долго, хотя имучительно. Последнее уточнение, впрочем, действует только до тех пор, пока мыне вылечим свой невроз.
Впрочем, я бы хотел рассказать сейчас не о смущении врача, ао том, что его смущает, когда он обследует пациента с вегетососудистойдистонией.
Во-первых, врача, обследующего пациента с симптомами ВСД,смущает отсутствие у него «органической патологии». Наше тело, как известно,состоит из разных органов. Эти органы по тем или Иным причинам могут выйти изстроя. И это всегда проявляется набором специфических определяемых признаков. Условноговоря, если у вас диагноз язвенной болезни желудка, то врач в процессе своейдиагностической работы должен обнаружить у вас эту язву (например, при помощигастроскопии), а также весьма определенный набор симптомов.
Если же у пациента боли не похожи на язвенные, т.е.возникают в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, крометого, никак не реагируют на специфическое лечение, то возникают сомненияотносительно правильности предполагаемого диагноза. Если же, наконец, язва необнаруживается при гастроскопии, то понятно, что язвенной болезни желудка уэтого человека нет и в помине, а боли, соответственно, связаны с какой-тодругой патологией.
Вот примерно такая же ситуация возникает и в случаевегетососудистой дистонии. Многие люди, ею страдающие, полагают, что у них,возможно, есть риск инфаркта миокарда или инсульта, кроме того, они могутподозревать у себя эпилепсию, а в самых замысловатых случаях – миокардит, рак(включая опухоль мозга), СПИД и еще черта в ступе. Но у каждой из этих болезнейесть точно такой же «органический субстрат» и точно такой же, весьмаопределенный, перечень симптомов, и если не обнаруживается ни того, ни другого(а последние – симптомы – в строгой комбинации друг с другом), врач,разумеется, данный диагноз выставить своему пациенту не может.
Врач знает, какие заболевания у человека могут быть, испрашивает на предмет этих заболеваний. В это время в его голове происходитопределенная работа: он узнает ту или иную информацию, просеивает ее, выделяетглавное, уточняет детали и, если в результате полученный объем данных несоответствует необходимым критериям, с чистой совестью закрывает вопрос.
Совершенно точно так же, как и в приведенном примере сязвенной болезнью желудка, у пациента с ВСД отсутствует специфическая реакцияна используемые при предполагаемых тяжелых недугах лекарственные средства.Иными словами, если вы применяете препарат, который не может не помочь в случаеопределенной патологии, и он не помогает, то соответственно, вам нечегорассчитывать на соответствующий диагноз, поскольку этой болезни у вас нет.Впрочем, некоторые люди, предполагающие у себя, например, возможность инфаркта,считают, что им помогает нитроглицерин. Нитроглицерин при ишемической болезнисердца действительно должен помочь, причем он просто обязан сделать это втечение ближайших одной-двух минут. Если же он «помогает» через пять минут, томожно расслабиться – никакой ишемической болезни сердца у вас нет.
С другой стороны, врачей настораживает эффективность таких«сердечных» средств, как корвалол и валокардин, а также феназепам, посколькувсе они никакие не сердечные, а психотропные. Соответственно, и вывод здесьнапрашивается соответствующий – если помогают психотропные средства, т.е.средства, влияющие на психику, то и заболевание, по всей видимости, по этойчасти, но никак не сердечное. Со спазмом сосуда, равно как и с его закупоркой,ни один из этих препаратов ничего сделать не может. Если, конечно, они устранятстрах и внутреннее напряжение, то сосуды, разумеется, расширятся, правда вот отсклеротической бляшки они, в любом случае, не избавят.
Следующий пункт, вызывающий некоторое смущение врачей, этосравнительно молодой возраст пациентов. Дело в том, что та патология, накоторую люди, страдающие ВСД, обычно грешат, не возникает в молодом возрасте. Ата, что возникает в этом молодом возрасте (кстати сказать, молодость человека,по данным Всемирной организации здравоохранения, продолжается до 40 лет), илине столь страшна, как некоторые думают, или же, к счастью, просто неизвестна подобнымдиагностам-любителям.
Проще говоря, инфаркта и инсульта в молодом возрасте небывает. А те люди, что якобы «сгорели» в молодом возрасте под «бдительным окомнепрофессиональных врачей», видимо, или действительно имели серьезнуюпатологию, которую нельзя вылечить, но и нельзя пропустить (например, раккрови); или же вообще не появлялись на приеме у специалистов, что к страдающимВСД никак не относится. В общем, как ни крути, все беспокойства тут ибессмысленны, и неоправданны.
Когда врач говорит: «Вы еще очень молоды для инфаркта», онвовсе не пытается «отбояриться» от своего пациента. Дело в том, что дляинфаркта действительно нужен атеросклероз, а атеросклероз – это один измеханизмов старения, и раньше чем в 40 лет он просто не запускается. Смерть, побольшому счету, это генетическая программа, можно сказать, что у нас вхромосомах стоит своеобразный таймер, и когда мы пересекаем черту молодости(сорокалетний рубеж), запускается механизм старения. Дальше он начинаетмедленно раскручиваться, а первые симптомы этой «раскрутки» следует ждать нераньше чем в 50—55 лет. [Некоторых смущает, что средняя продолжительность жизнироссиян колеблется в пределах 60 лет, а потому кажется логичным думать, чтомеханизмы старения срабатывают у нас раньше, во всем остальном мире. Этонеправильный вывод. «Средняя продолжительность жизни» – это продолжительностьжизни всех людей, разделенная на количество людей. Например, средняяпродолжительность жизни двух людей, один из которых умер в годовалом возрасте,а другой в 80 лет, будет – 40. Разумеется, к механизмам старения все это неимеет ровным счетом никакого отношения. Если бы в России была другая детскаясмертность, если бы 40% населения страны не страдала алкоголизмом (со всемивытекающими отсюда последствиями) и если бы, наконец, мы не занимали первоеместо в мире по числу самоубийств на душу населения (а кончают с собой чащелюди молодые), то и «средняя продолжительность жизни» у нас была бы иной.]
