Она говорит-говорит-говорит, не останавливаясь. Зима в её воображении сменяется весной, потом летом, осенью. Проходит год, второй, десятилетие.
Олег слушает с закрытыми глазами. Он думает о Программе, о её неисповедимых путях, представляет себя большой шестерёнкой с глазками и ручками. Рядом другая шестерёнка – Карина, и ещё несколько шестерёнок поменьше. Все они крутятся-крутятся-крутятся и нелепо пищат.
Имя для дочери
Девять новых заказов. Семь из дома престарелых в какой-то деревне далеко-далеко на юге – обычная рутина. Ещё два от четы инвалидов – намного интереснее.
И письмо.
Отправитель незнакомый. И заголовок странный. Очень. Возможно, какая-то ошибка.
Сначала он медленно и тщательно читает один за другим тексты заказов. Делает пометки в истрёпанной тетради. Накидывает по свежим впечатлениям пару схем. Перечёркивает одну. Пишет: «Сложно, подумать».
Переходит к письму. Медлит, прежде чем открыть. Смотрит ещё раз на заголовок. «Родилась дочь. Нужно выбрать имя».
Читает. Письмо короткое. Всего три предложения.
Последнее: «Завтра ждём в роддоме».
Он сидит некоторое время без движения. Воздух сухой, тяжёлый. Жужжит терминал. Снаружи прижались к окну чёрные листья клёна. Где-то в подполе тонко, жалобно пищит мышь.
Записывает в тетради: «Имена: Агния, Мара, Тамила, Юна». Дополняет: «Выбрать!» Подчёркивает двумя чертами.
> Агния
Обводит имя Агния. Ставит после три вопроса.
> Мара
Обводит имя Мара. Рисует рядом лицо. Одно, другое. Лица выходят страшными.
> Тамила
Обводит имя Тамила. Пишет что-то неразборчиво в скобках. Вымарывает.
> Юна
Обводит имя Юна. Пожимает плечами. Заходится кашлем. Бьёт по груди кулаком.
Девять месяцев назад это произошло.
Она шагнула из снежной вьюги в его дом. Отряхнулась. Сняла шлем. По-хозяйски огляделась. «Погодка!» – сказала. Волосы спутанные, давно немытые. На щеках румянец. Толстые перчатки пахнут бензином.
– Привет! От Радости я.
– Здравствуйте, – ответил он.
Потом они пили чай. В корзинке лежало шесть пирожков. Она куталась в старый материн плед – из щелей в окнах дуло, было холодно. Болтала с набитым ртом. Что-то про изменяющийся мир, про Технообщину. Он слушал. Кивал. Черкал в блокноте.
Как звали её? Не говорила. Он бы запомнил. Записал.
Дальше – вечер. Они играли в шахматы. На истёртой заляпанной доске. Она заметила футляр на шкафу и взвизгнула: «Я отсюда не уйду, пока вы со мной не сыграете! Шахматы… это же… колоссально!»
Он поддавался и проиграл первую партию. Потом перестал поддаваться и неожиданно снова проиграл. Причём как-то быстро и безнадёжно. На третью партию он настроился уже как следует. Перед каждым ходом подолгу думал, мусолил во рту карандаш, даже достал с нижней полки шкафа клеенную-переклеенную книгу «Дети играют в шахматы» и пролистал несколько страниц с дебютами. По этой книге учил его когда-то отец.
Гостья тоже была вся в игре. Сложила руки по-ученически, подалась вперёд, закусила губу, восклицала при каждом его удачном ходе что-то в духе «Ужас какой!».
В итоге он всё-таки победил. С огромным трудом.
С удовольствием вспоминает один за другим все ходы. Путается где-то на середине партии и уже направляется было искать дневник с записями, но останавливается на полушаге.
Дочь!
Наливает остывшей воды из чайника. Наблюдает, как свет лампы отражается в стенках стакана. Пьёт короткими глотками.
Дочь. Имя. Нужно выбрать.
Агния, Мара, Тамила… Та-ми-ла… Юна.
> Агния
– Какой взгляд!.. Суровый. Аж жуть берёт… Кто это?
– Агния. Она грозит.
– Кому?
– Каждому. Потому что все мы живём неправильно.
– Дорогая, не надо так переживать, – сказала гостья и осторожно погладила идола по деревянным волосам. Засмеялась. Потом спросила:
– Скажите, а вы сами в это всё верите?
– Во что?
– Не знаю, в Великое Пламя, наверное. Чему тут у вас все поклоняются?..
– Пламени… Но это не так просто. Если хотите… Я тут размышлял немного на эту тему…
– Какой вы забавный всё-таки!
– Почему?
– Всё время смотрите в эти свои дневники… Смешно!
Она расхохоталась, запрокинув голову. Он тоже весь расплылся в улыбке.
Разговор этот был уже утром. Её грязный мотоциклетный комбинезон валялся в углу. Сама она сидела на кровати в его старой однобортной тужурке, скрестив ноги. Прекрасные голые ноги с отчётливыми голубыми венами.
> Мара
Ведьма. Скрюченная косматая ведьма. На сизом бородавчатом лице безобразный рот с кривыми зубами. Мара.
Ей носят в дар мышей, и она поедает их живьём вместе с хвостиками.
Ещё ей носят новорождённых младенцев. Она проводит грязным пальцем по их животам, ухает, хохочет. Или молчит. Смотрит только подслеповатыми глазами…
Но случилось так, что однажды извечный порядок вещей был нарушен. В одной семье родился ребёнок. Отцом был молодой учёный. Не местный. Приехал издалека, из сияющего тысячей огней стольного города. И он не захотел показывать младенца ведьме. «Зачем?» – спросил он. И мать не смогла его убедить. С тяжёлым сердцем смирилась.
Тогда хвори одна страшней другой приключились с новорождённым. Еле теплилась жизнь в крохотном тельце. Все говорили учёному: «Иди к Маре. Падай на колени. Моли о пощаде! Иначе – конец!» Но он был непреклонен.
И мальчик выздоровел.
А ведьма вскоре исчезла. Как? Куда? Никто не знает.
Сказка о Маре. Вот что он помнил об этом имени.
И ещё Марой звали одну чудну́ю облезлую кошку, которая давным-давно умерла.
> Тамила
Маленькая девочка в квадратных очках с толстыми дужками. Она появились рядом с их домом на следующий день после переезда. Сделала несколько кругов по улице, заглянула через забор.
Отец крикнул ей весело: дескать, заходи. Она зашла мелкими шажками, встала, потупилась.
Их семьи были чем-то похожи. Мать – коренная, местная. Отец – другой.
Её мать – склочная баба с родимым пятном во всю щеку. Вытирает испачканные землёй руки о передник и вечно орёт – такой он её запомнил. А отец – тихий, худой, с прямой спиной, в белой отглаженной рубашке. Везёт на телеге сено на рынок… Потомок какого-то знатного рода. Этот род, конечно, здорово ощипала Технообщина… Но что-то такое в её отце осталось. И в самой Тамиле.
