«Все идет отлично. Я у цели. Завтра выхожу замуж.
Ваша Жозефина».
Вот так. Немного постояв и поморгав, Эвелина снова перечла послание.
«Все идет отлично. Я у цели…»
Потом еще раз десять-двадцать…
Потом Марион сказала, что может быть, это зашифрованное письмо — и надо его читать вверх ногами.
Письмо перевернули кверху ногами, и Эвелина снова попробовали прочесть… Ах нет, вспомнила Эвелина, зашифрованные письма читают задом-наперед!
Но когда прочла задом-наперед, то получился какой-то… какой-то арабский язык. А поскольку арабского обе не знали, чего, видно, Бартоломеус совсем не учел, то со вздохом отложили письмо и занялись приготовлением ужина.
Одно радовало: Бартоломеус жив-здоров, в руки злодею-графу не попался. И это решено было отпраздновать.
Сварили вкуснейшую уху, которую тут же очень и очень оценил господин Фаульман. Пеночке дали просяную лепешку. А в горшок матушки Молотильник налили немного мятного чаю, отчего лицо ее подобрело и приобрело выражение мечтательного раздумья.
Вот и все. Заедали все репой, политой медом — вкуснейшее блюдо! А когда пиршество уже подходило к концу, в дверь постучали.
— Да? — откликнулась Эвелина. А Марион с опаской приоткрыла дверь.
На пороге стоял незнакомец. Несуразно большая голова, почти полное отсутствие лба, маленькие глазки да вдобавок и багровый цвет лица создавали впечатление необычайной уродливости. А густо покрытые волосами шея и руки делали его похожим на черта.
Однако спокойная поза, в которой незнакомец находился — скрестив руки на груди и слегка склонив голову набок — а также задумчивый, даже грустный взгляд говорили о том, что бояться его, кажется, не надо. Более того: каким-то шестым чувством девочки поняли, что передними…
— Вы от Бартоломеуса?
Густые брови поднялись в недоумении.
— Вы от… от Жозефины? — поправились они.
— Да.
— Ах, проходите! Пожалуйста! Расскажите же скорей, как она! Что с ней?
Пройдя в комнату, незнакомец грузно опустился на стул.
— Что с Жозефиной?.. — Он помолчал, как будто пытаясь осмыслить вопрос. — Жози больше нет.
— А кто теперь есть? — улыбнулась Эвелина, пытаясь представить, какую роль играет теперь Бартоломеус.
Однако, припомнив, что сундучок с головами Бартоломеус с собой не взял, осеклась. А увидав лицо гостя, и вовсе похолодела.
Щетинистый подбородок гостя дрожал, а ресницы вдруг часто-часто захлопали.
— Кто теперь есть? — прохрипел он глухо. — Только я. Один… На всем белом свете. — Он вздохнул. — И с камнем на сердце.
Это было уже слишком.
— Что вы такое говорите?! — возмутилась Марион. А поскольку гость молчал, кинулась к нему и, ухватив за воротник, затрясла что было сил: — Отвечайте же наконец, не мучьте честных людей!
— Да, что же с Барто… с Жози… Ж-жозефиной? — все еще пытаясь улыбаться, жалобно пролепетала Эвелина.
— Они убили ее! Убили! Убили!.. — прорвало вдруг гостя. Он закрыл лицо руками и разрыдался, как дикий зверь. — Сегодня утром…
Глава 2
Про каменную стену, Святых Голубиц и завидное предложение
Теперь, если мы хотим узнать, что случилось с Бартоломеусом — а мы хотим, правда? — вернемся недельки на две назад и переместимся в замок графа Шлавино: да не в тот, что на холмах, а в другой — что на воде.
Замок Наводе уже сто лет как стоял на маленьком островке. Таком совсем небольшом — как раз по размерам замка. И соединялся с берегом длинным мостом. Остров располагался посреди озера. А озеро — посреди густого леса. На ночь часть моста, связанную с замком, убирали — и замок отгораживался от остального мира широкой водной преградой. Такое расположение делало замок почти неприступным. И именно потому граф Шлавино так его любил. И именно потому держал там свою лабораторию.
Вы спросите: какую такую лабораторию?
А забыли, что наш граф увлекался изготовлением волшебных порошков? Порошок, заставляющий соглашаться, порошок, превращающий в лягушку, порошок, помогающий плакать… Ну, про другие мы, кажется, не знаем. Из них же он делал свои конфеты — такие красивые и вкусные на вид.
Поскольку остров был крохотный, то и замок был совсем небольшой, и слуг было немного, зато самые преданные графу.
Жозефина попала сюда случайно. Шла-шла — и пришла. Да по дороге упала в берлогу медведя, да с перепугу все позабыла: кто она, куда шла… Помнила только, что зовут Жозефиной и что не прочь наняться горничной.
Все это неважно. Важно, что Жозефина была ужас до чего красивая девушка. Это и решило все дело. Встретивший ее на берегу камергер графа не стал даже выслушивать путаных объяснений про лес и про берлогу медведя: просто отвел в замок, сунул в руки тряпку и велел наводить чистоту.
А дальше было вот что.
* * *
…Стоял солнечный полдень. Во внутреннем дворике замка было пустынно. Из кухни доносились слабое позвякивание посуды, голоса поварят и вкусный запах жареной курицы.
Жозефина вышла из кухни и остановилась, оглядываясь. С одной стороны высились величественная главная башня и строение пониже с жилыми помещениями. С другой — тянулись хозяйственные постройки. По обеденному времени во дворе никого не было.
Жозефина медленно пересекла мощеный камнем двор и остановилась перед входом в графскую лабораторию.
Подергав замок на дубовой, обитой железом двери — черт, заперто! — она снова оглянулась. Подобрала юбку, уселась на корточки. И вытащив из складок подола хитро закрученную отмычку, быстро сунула в скважину замка.
Трик-трик, скрипела палочка, трик-трик! И что-то, кажись… ей-ей, что-то поддавалось!
Неужто получится? Склонившись над замком, Жозефина затаила дыхание.
Трик-трик! — пела палочка — сейчас-сейчас!
— Что это ты тут делаешь? — раздался голос за спиной.
Трым-брым… осеклась палочка, сломавшись. Подскочив, как ужаленная, Жозефина выпрямилась.
— Колдуешь над замком? — спросил господин Швайн, камергер графа. То был широкоплечий сутулый урод с на удивление низким лбом и весь с ног до головы покрытый черно-бурыми волосами.
Жозефина улыбнулась как можно глупее:
— Да вот, пытаюсь вычистить до блеска.
— Ты умница, старательная девушка, — похвалил Швайн, по-доброму прищурив маленькие глубоко посаженные глазки. — Но за этой дверью — еще одна, а за ней — еще четыре. Неплохо бы и там замки почистить.
