Престон. Чип. Через несколько минут мы едем по Сансет-бульвару. Я смотрю на щиты с фотографиями тех, кто добился успеха или к нему стремится, и слава кажется мне не такой уж редкой птицей. Хочешь поймать ее — просто открой ладонь.
— Аарон, скажи, зачем тебе сдался почтовый индекс[32]?
— Вот он: мужчина, который стоит позади «Красотки»!
— Девушки, сюда!
В фойе Чипа Блитца толпы народу; шумные приветствия сливаются в какофонию, которую заглушают лишь пульсирующие ритмы ди-джейского ремикса. Марк берет за руку Танду, она — меня. На Танде красное платье со шнуровкой, такое откровенное, что если мне повязать плат, я сойду за монашку. Марк тащит нас вперед и представляет сначала «Белоснежкой и Златовлаской», потом «Джилл и Сабриной»[33], а когда его культурные параллели кончаются, «моими браслетиками» бесконечному скоплению мужчин среднего возраста — продюсерам. Если моему наряду не хватает только ушек и пушистого кроличьего хвостика, то у них тоже униформа. Пока меня пожирают глазами, я успеваю рассмотреть их во всех подробностях: рубашки фруктовых тонов с запонками и монограммами; узкие брюки со стрелками; льняные пиджаки с узким воротом. Я будто попала в зеркальную комнату с Крокеттом и Таббсом[34], только продюсеры постарше и полысее; годы, проведенные в Городе Мишуры, впечатались в их лица.
Я тяну Танду за руку и кричу:
— Тут все такие старые?
— Пока да! Позже будут помоложе! — кричит Танда в ответ. — Сейчас лучше всего заводить полезные знакомства! Пошли дальше!
Когда коридор расширяется и переходит в зал, пышная рыжеволосая дама прямо передо мной ахает и прижимает руки к груди:
— О боже! Боже мой! Джеки!
Неужели сама Джеки?
Нет, лишь девять ее портретов, сделанных Уорхолом. Все равно впечатляет. Все впечатляет. Я бывала на роскошных приемах, но в залах всегда были хрустальные люстры, персидские ковры и мебель в стиле Людовика XIV, XV или какого-то еще — как в фойе самой обычной гостиницы. А здесь пол из черного дерева, такой блестящий, что лохматые белые коврики плавают по нему, словно листья по поверхности пруда, создают иллюзию невесомости, которую поддерживают стеклянные столики и люцитовые стулья. Над головой покачиваются белые люстры в форме молекул. На стенах, яркие, как взрыв, висят картины и литографии. Снаружи поблескивает бассейн, за ним горят огни центра города. Все страшно экзотично, невозможно гламурно, словно острова, о которых я читала в книгах и журналах: Бали, Таити, Мальдивы…
Танда удаляется «заводить знакомства». Я остаюсь с Марком. Пока я глазею по сторонам, к нам подходит очередной загорелый и ухоженный мужчина. Правда, помоложе и не такой «фруктовый», с орлиным носом, на котором держится тонкая черная оправа.
— Эмили, познакомься с Чипом.
— Добро пожаловать!
Чип задает обычные вопросы: «Откуда вы?» «Вы здесь впервые?» «Вам нравится?» Слушая меня, он широко улыбается, но глазами рассеянно шарит по залу, отчего я напрягаюсь и нервничаю.
— Эмили поступила в Гарвард, — говорит Марк, когда даже видимость беседы затухает.
Гарвард?!
— Ну да, — хмыкает Чип. Он осматривает мой комбинезончик, а потом кивает в сторону Танды. — А эта учится на юриста!
Обоих это почему-то дико рассмешило. Рассмешило настолько, что они хватают друг друга за загривки и устраивают небольшую потасовку.
— Ну вот, — говорит Марк, когда хохот утихает до смешков. Теперь он берет за загривок меня и сжимает руку. — Как тебе?
Чип меряет меня быстрым взглядом и моргает.
— Нормально.
— Нормально? Да ты что! Не «нормально»! Идеально! Для твоих съемок на следующей неделе!
— Для «Вог»? Не шути так…
А мне, стало быть, глотать слезы. Нормально? Если я одета как проститутка, они думают, я глухая? И причем тут Гарвард? Откуда это вообще взялось? «Не шути так»… Я, спотыкаясь, отхожу — надо срочно спасаться, — но наступаю кому-то на ногу. Черт!
— Простите! — выдыхаю я.
На белый коврик выплескивается янтарная жидкость.
— Черт! — говорю я, на сей раз вслух.
Не успела я наклониться, как чья-то рука меня поднимает.
— Ну, не волнуйтесь! — говорит мужской голос. — Это вечеринка! Бывает.
— Ладно… Спасибо, — говорю я, вновь пытаясь вытереть коврик.
Тут подбегает официант с полотенцем и содовой. Когда я выпрямляюсь, то вижу, откуда растут вышеупомянутые нога и рука. Джинсы. Блейзер. Футболка. Щетина с проседью. Резко очерченные скулы. Темные седоватые волосы. Темные глаза.
Это Ричард Гир!
— Привет!
Ричард Гир. Ричард Гир. Ричард Гир…
— Я Ричард.
Я смотрю в свой бокал. Очень внимательно.
— А вы?
О боже. Скажи что-нибудь!
Ричард выжидательно переминается.
Скажи хоть что-нибудь! Как тебя зовут! ИМЯ!
— Эмили. — Я ослепительно улыбаюсь кубикам льда в своем бокале.
— Очень приятно, Эмили. — Официант подносит Ричарду новый бокал. Он поводит им и делает глоток, глядя на меня поверх стекла. — Я не ослышался? Ваш друг сказал, вы собираетесь учиться в Гарварде?
Мой язык стал толстым и неповоротливым.
— М-м-ф!
— Поздравляю! Это впечатляет! — Ричард делает еще глоток и подается вперед. — А по вас и не скажешь, — игриво шепчет он. Наши глаза встречаются.
Играет не очень громкая песня. Но мне все равно не удается говорить так, чтобы меня услышали.
— Странно, ведь я…
— В Гарварде есть профессор, с которым я настоятельно рекомендую вам познакомиться. Мой хороший друг, Фредерик Блауфорд. Он провел впечатляющее исследование древней тибетской живописи. Вы обязательно должны прочитать его работу! Мы с ним и Далай-ламой две недели путешествовали по Чангтану — даже спали в одной палатке во время нескольких острых моментов на берегу Брахмапутры. Так что я считаю Фреда славным человеком, основываясь на личном опыте, ха-ха. Говорят, он прекрасный преподаватель. Советую записаться к нему на курс. Вы только поступили, да? А специальность уже выбрали?
Я так старалась повысить голос, что теперь кричу:
— НЕ БУДУ!..
Ричард Гир выставляет вперед ладонь.
— Спокойно! Если не хотите, не записывайтесь к Блауфорду. Я просто посоветовал!
