— Вы что, господин Капулла, боитесь, что я вас обману? Хотя, конечно, как же вам не бояться. В кругах, в которых вращаетесь вы, обман и разбой — обычное дело. Следуйте за мной, — сказал он и направился к двери.
Капулла молча пошел за доктором.
Я остался один. Шаги удалялись. Вот хлопнула входная дверь. Опять шаги. Доктор Дитрих поднимается по лестнице на второй этаж. Тишина. Наверное, мой мучитель решил отдохнуть. Устал за ночь.
Я огляделся. Голая клетка — ни гнезда, ни домика, ни подстилки. Ничего. Я чувствовал себя совершенно беззащитным. Мне было холодно и неуютно.
Мой взгляд случайно упал на белый коврик, который доктор расстелил на столе перед моей клеткой. На коврике лежали инструменты. Они были приготовлены для меня. Я представил себе, как доктор Дитрих берет в руку вон ту острую штуку…
Я закрыл глаза.
Софи, мастер Джон, сэр Уильям, Энрико и Карузо… Никогда я больше не увижу их…
Мы, хомяки, не умеем плакать. Когда нам плохо, мы впадаем в оцепенение наподобие зимней спячки. Мы просто отключаемся.
Но сейчас я не мог даже отключиться. Мне мешал страх.
Я погрузился в размышления. Я думал о том, как все это произошло и мог ли я предотвратить случившееся. Конечно, мне нужно было сразу, как только доктор Дитрих появился в нашей квартире, сообщить мастеру Джону, какое впечатление произвел на меня этот господин. И уж во всяком случае мне следовало бы это сделать после того, как я услышал рассказ Лизы Потемпе об ученом, проводящем опыты на золотых хомяках. Ученом по имени доктор Дитрих. Но даже потом у нас еще был шанс выпутаться из всей этой истории — если бы мы вовремя сообщили обо всем Софи и ее родителям. Хотя какое все это теперь имело значение. Поздно размышлять о том, что было бы, если… Если б бы да кабы… так во рту росли б грибы, сказали бы сейчас Энрико и Карузо…
Я дрожал от холода.
Откуда-то страшно дуло. Я пригляделся. Так и есть. Стеклянная дверь на террасу была открыта. Вот почему я так мерзну. Я свернулся клубком и, наверное, задремал.
— Фредди! — позвал меня чей-то голос.
Я очнулся.
Возле клетки стоял доктор Дитрих:
— Спишь, дружок? И правильно. Нужно хорошенько выспаться перед операцией. Набраться сил. Они тебе понадобятся.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Знаешь, Фредди, что ты для меня просто подарок судьбы? — Доктор Дитрих надел белые резиновые перчатки и открыл дверцу клетки. — Много лет я занимаюсь исследованием золотых хомяков. На каком-то этапе я пришел к выводу: мозг этих грызунов устроен так, что теоретически их можно научить читать и писать. — Рука в белой перчатке протиснулась в клетку. Здесь было так тесно, что увернуться я никак не мог. Кусать тоже не имело никакого смысла. — Если бы я изложил эту теорию своим коллегам, они бы подняли меня на смех, — продолжал свой монолог доктор Дитрих. — Я сделался бы всеобщим посмешищем. Потому что никто никогда не видел хомяка, который умеет читать и писать.
Он выудил меня из клетки.
— Я попытался обучить отдельных золотых хомяков чтению. Понимаешь? Мне нужно было привести убедительные доказательства моей теории.
Доктор Дитрих положил меня на стол. Я лежал на животе. Раздался щелчок. Левая лапа оказалась прижатой к столу металлической скобкой. Еще щелчок — теперь настал черед правой. Чпок, чпок — и все четыре конечности обездвижены.
— Все эти эксперименты ни к чему не привели. Проклятые хомяки не желали учиться. Но я не сдавался. Упорно продолжал я заниматься этими мерзкими тварями. Сколько хомяков прошло через мои руки — и все безрезультатно!
Доктор прижал мою голову к столу. Зажужжал какой-то прибор. Похоже на бритву. Точно. Он бреет мне голову.
— И вот в один прекрасный день я сделал открытие. Я понял, что золотые хомяки могут читать и писать только в том случае, если у них в мозгу соединяются определенные нервные окончания. Если — вот в чем весь фокус!
Доктор достал какую-то штуку, которая напоминала собачий намордник. Только совсем маленький.
— Это было гениальное открытие! Но и оно нуждалось в доказательстве!
Доктор Дитрих нацепил мне намордник.
— И тут, дорогой Фредди, случилось чудо! Я натолкнулся в Интернете на твою историю. Недурно написано, кстати. Читается очень хорошо. Без шуток. Я прочитал и понял — вот оно, доказательство моей теории! Золотой хомяк, который умеет читать и писать. Осталось только одно — заполучить его и посмотреть, как соединяются у него эти важные нервные окончания. И вот этим-то мы сейчас и займемся, дружок!
Смертельный страх сковал меня изнутри. Близился мой конец. Я закрыл глаза.
— Не спать! — послышался как будто издалека резкий голос. — Мне нужен работающий мозг, а не спящий!
Я открыл глаза. Доктор Дитрих отошел от стола, на котором я лежал распятой лягушкой, и занялся теперь своими приборами. Он подключил к компьютеру еще какой-то агрегат, приладил к нему отдельный монитор и принялся разбираться с многочисленными проводами. Несколько проводков он подтянул ко мне и насадил их на лапы, другие приладил у меня на макушке. Потом он достал из шкафа огромный микроскоп и установил его рядом со мной.
— Так, Фредди, кажется, все готово, можем приступать. — Он нажал на какие-то кнопки, и послышалось мерное гудение. — Хочу тебя предупредить: сначала будет немножко неприятно. Потом больно. Но это ничего. Ради науки можно и пострадать. Так, поехали, — сказал он себе под нос и включил еще какой-то аппарат, который громко зажужжал.
Жужжание становилось все громче и громче.
Сердце у меня сжалось в комок. Я закрыл глаза. Скорей бы все это кончилось! Что он там все жужжит и жужжит?
И тут я услышал какие-то новые звуки.
Что это? Странно… Откуда-то доносилась музыка. Как будто кто-то играет на трубе. Играли где-то на улице.
Жужжание прекратилось.
— Хм, что за новости такие? — услышал я голос доктора Дитриха.
Щелкнула кнопка, и жужжание возобновилось.
Музыка стала громче. Такое впечатление, будто трубач играет прямо у самого дома. Кто-то исполнял печальную мексиканскую мелодию из того самого вестерна, который так любили смотреть мастер Джон с Энрико и Карузо.
Мое сердце бешено заколотилось.
Доктор Дитрих снова выключил аппарат.
— Безобразие какое! — буркнул он, стащил перчатки и направился к выходу. Не успел он захлопнуть за собой дверь, со стороны террасы послышался какой-то шум. Дверь распахнулась и…
