Все изменилось, когда заболела мать. Она лежала на кровати бледная, временами вздрагивая от мучительных судорог, проходивших по телу. Спальня родителей пропахла лекарствами, которые рядами стояли на прикроватной тумбочке и подоконнике. Отец часами просиживал около кровати, гладя руку матери и успокаивая ее.
Больной были необходимы покой и тишина, поэтому отец тут же прекратил практику на дому и снял две комнаты в офисном здании неподалеку. Приемы он вел в это время нечасто, стараясь как можно больше времени проводить дома. Но больной матери не помогали никакие усилия врачей, никакие лекарства. Она таяла на глазах. Понимал ли отец тогда, что болезнь матери – это расплата за потревоженные им души мертвых? Если и понимал, то уже не мог остановиться – Зазеркалье захватило его душу, он сам стал его частью.
Когда мать умерла, у отца совсем «сорвало крышу». Он начал бредить новой идеей. Медиум задумал создать зеркальную комнату, ее чертежи он нашел в какой-то древней книге. Мужчина верил, что именно в этой комнате будет легче вызывать духов мертвых, а сам он, наконец, сможет увидеться с женой, по которой безумно тосковал.
Здание, в котором он снял помещение для своей практики, было очень старым, еще дореволюционной постройки. Поговаривали, что строили его как хореографическое училище для девочек, поэтому стены всех комнат на первом этаже были покрыты зеркалами, от пола до потолка. Здесь располагались репетиционные классы. Эти зеркала так и висели на стенах с тех далеких времен.
Именно из-за старинных зеркал отец и выбрал для работы эти помещения. Он говорил, что для комнаты обычные зеркала не подходят. Нужны такие, которые были свидетелями чужих жизней, несчастных случаев, смертей. Они имеют память и хранят образы и души, смотрящихся в них людей. Такие зеркала десятилетиями фиксируют эмоции человека, а потом служат своего рода передатчиком, возвращая их тем, кто будет в них смотреться в последствие. При наличии таких зеркал с памятью, по мнению отца, зеркальная комната должна была «работать».
* * *
Начало прошлого века
Эти зеркала видели и помнили многое. Ими, новенькими, только что изготовленными, завесили стены всех репетиционных комнат хореографического училища. Тогда они были чистыми и незамутненными и с радостью отражали в себе прекрасных барышень – юных балерин.
В зеркальных балетных классах разучивали па и крутили фуэте хрупкие тоненькие девочки. Они были так изящны, так трогательны, что, казалось, сами зеркала любуются ими.
Занятия начинались ранним утром. Строгие дамы в длинных платьях с воротничками-стойками, застегнутыми под самым подбородком – хореографы и аккомпаниаторы, разводили по классам девочек-подростков в белых трико и легких воздушных пачках. Девочки садились на пол, вдоль стен, надевали пуанты и завязывали на худеньких ножках широкие атласные ленты. Затем в каждом классе слышались строгие голоса хореографов, и девочки опирались на круглые поручни станков, идущие вдоль стен. Аккомпаниаторы брали первые аккорды на роялях, стоящих в углу классов, и репетиции начинались.
Стройные ножки взлетали вверх, множась в зеркальном отражении, изящные ручки поднимались над головой. «Attitude!» – командовала в одном из классов Изольда Филипповна, француженка русского происхождения, и все девочки, оперевшись на пальцы одной ноги, поднимали другую ногу вверх на девяносто градусов. Закончив это упражнение, девочки получали следующее задание. «Entrechat!» – вскрикивала хореограф и девочки выполняли вертикальный прыжок, разводя ноги в воздухе, а затем соединяли их в V-образной позиции.
Две подруги, Лиза и Василиса, девочки тринадцати лет, стояли по центру станка. В хореографическое училище их определили матери, в прошлом ведущие балерины царского Императорского театра, отдавшие всю свою жизнь балету. Девочки тоже любили балет, но, в силу своего подросткового возраста и беспокойного характера, с трудом подчинялись строгой дисциплине училища.
Когда первые лучи солнца начинали заглядывать в класс, отражаясь в зеркалах, юные особы крутили головками с гладко зачесанными волосами, наблюдая за игрой солнечных зайчиков. Порой они украдкой бросали взгляды на свое отражение, и их губки трогала лукавая улыбка.
Там, в зеркалах, в плещущемся серебристом пространстве, возникала театральная сцена, созданная их воображением. И уже казалось, что не солнечные зайчики, а яркие софиты освещают эту зеркальную сцену. А по ней кружилась белая метель из воздушных снежинок: это артистки балета в белых одеждах, легко оттолкнувшись носочком ступни от сцены, взлетали в воздух и кружились, и летели, летели… Так, и никак иначе, видели свое будущее Лиза и Василиса: солистками Императорского театра. А зеркала все струились и струились приятной прохладой, показывая девочкам их желанное будущее.
Изольда Филипповна, заметив, что девочки опять начали отвлекаться, громко хлопала в ладоши, останавливая аккомпаниатора Зинаиду Ивановну, и начинала читать девочкам длинную лекцию о дисциплине и собранности. Те слушали, виновато опустив к полу глаза. Потом аккомпаниатор вновь брала аккорды и урок продолжался.
Все изменилось в одночасье. Пришел 1917 год, год революции в России. Большевики, свергнув царя, захватили власть, провозгласив вседозволенность революционных солдат. По улицам Петрограда бродили вооруженные пьяные солдаты силового гарнизона, круша все вокруг. Они врывались в дома, грабя и убивая всех, кто был «белой костью» – дворян и интеллигенцию, зачастую вместе с женами и детьми. Стало опасно просто ходить по улицам. С Кронштадта высаживались матросы и наводили «железной рукой» революционный порядок в городе. Солдаты, матросы и анархисты разворовывали магазины, музеи, превращая все вокруг в хаос.
В один из таких дней солдаты силового гарнизона, выйдя из казармы и направившись в цент Петрограда, неожиданно услышали звуки фортепьяно, льющиеся из открытых окон хореографического училища.
– Гляньте-ка, эти белые сволочи никак не угомоняться! На фортепьянах они, видите ли, играют! – зло процедил сквозь зубы невысокий коренастый солдат и сплюнул на землю. – Ну, ничего, сейчас мы им покажем кузькину мать!
Он направился к дверям училища, а за ним, предвкушая жуткое веселье, остальные. Громко постучав кулаками в дверь, они не стали дожидаться, пока им откроют и вышибли ее. Войдя в коридор училища, они, громко матерясь и стуча кирзовыми сапогами, стали открывать одну за другой двери. Сначала на их лицах появились растерянность и удивление – они не ожидали увидеть здесь девочек, почти детей. Им нужны были настоящие враги, с которыми было бы приятно расправиться.
Они замерли на порогах классов, уставившись на подростков. Рассматривая бледных от страха балерин, солдаты невольно начали сравнивать их со своими дочерьми, вечно носившими одни и те же серые платья и работающими у господ прачками. Глядя на чистеньких барышень в белых пачках, таких не похожих на тех женщин, которых они знали, солдаты ничего, кроме глухой злости к ним, не почувствовали. Один из них вспомнил двух своих дочек, оставленных в деревне, которые с девяти лет горбатились на хозяина. Лицо его стало еще угрюмее, и он стал молча наступать на девочек, дыша перегаром.
