Другой пример — катастрофическое падение цен на нефть, газ, сырье в 1998 году. Оно обрушило криминально-олигархические банки, чью роль в выборе пути развития России трудно переоценить. Оно нанесло тяжёлый удар добывающей промышленности, сильно сократив её способность диктовать условия остальной России. Оно обрушило курс рубля к доллару в 4 раза за месяц, притом что цены практически остались неизменны. Тем самым конкурентоспособность всех отраслей промышленности, кроме добывающей, повысилась в 4 раза. И вот от этой точки начался бум 1999–2008 годов. Поскольку добывающая промышленность лишилась политической власти, то сверхприбыли из неё начали изымать. А предпринятая в 2003 году Михаилом Ходорковским попытка вернуть власть закончилась лишь его тюремным заключением и гибелью ЮКОСа.
А у нас-то как дела?
Однако, а как в России обстоят дела с легализацией, цивилизованностью и проблемой «ABC»? Скажем прямо, пока не очень. Но и ничего сверхъестественного тоже не происходит. Для начала, поскольку мы не из США и не из Западной Европы, вернёмся к Перу и де Сото. Времена, когда всё решалось не по закону, а по понятиям, в истории России были. Российская империя была наследницей великой империи монголов, наверное, самой большой из когда-либо существовавших империй. Способ управления бескрайними территориями, патернализм, тоже был унаследован от монголов. И задачу удержания территорий способ этот позволял решать отлично. Однако по мере того, как границы наблюдаемого мира расширялись, как совершенствовались наука и техника, менялась и парадигма мышления европейцев. Им больше уже не казались убедительными утверждения Экклезиаста «что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться». Европейская цивилизация с двух сторон вышла к Тихому океану. Великий некогда Рим оказался маленьким. И понимала уже европейская элита, что против картечи и мушкетов у римских легионов не было бы шансов выстоять. Пока Испания, Португалия и Россия неудержимо распространялись вширь, в Центральной Европе занимались теоретическим основанием того, что в эпоху Просвещения стало «прогрессивным гуманизмом». Теории «регулярного государства» («полицейского» в другом переводе) и камералистики, созданные в XVII веке, базировались на утверждении, что прогресс не только возможен, но и едва ли небезграничен. А государство этот прогресс должно организовывать и направлять. И подобно тому, как наука описывает мир на своём языке, государство должно описывать общество на языке законов. А общество не сопротивлялось, поскольку в законах видело защиту от произвола власть имущих. Камералистику уже в XVII веке преподавали в университетах, и правящая элита многих стран внедряла её в жизнь.
Так вот, задачу организации прогресса патерналистский способ управления решить не мог. Он целиком базировался на делегировании полномочий и уважении к местным традициям. Даже церковная реформа Никона нанесла тяжёлый удар по этому способу, показала его низкую эффективность для проведения реформ из центра. Пётр Великий решительно начал внедрять новые способы управления, прошедшие уже испытание в Европе. Хоть и правил он в основном указами, но к концу его жизни увидели свет и Табель о рангах, и Генеральный регламент. Далее эта работа была подхвачена Екатериной Великой и её последователями. Конечно, принимаемые законы хорошо исполнялись лишь в пространстве от Невы до Фонтанки (впоследствии — в пределах Садового кольца). И патернализм существует и по сей день. Да, сплошь и рядом законы выполняются чисто формально, но они выполняются. Двигаясь 300 лет по пути легализации всей общественной деятельности, Россия оказалась в конце этого пути. А Перу ещё находится в начале. В 90-х годах XX века в России случился, правда, большой откат назад. Но ведь и сколько-нибудь разумных законов не было. Сейчас идёт опять движение в направлении легализации. И будет идти, пока движение общества сопровождается совершенствованием законов. Сложно давать оценки, но даже приблизительная оценка гораздо лучше, чем никакая. Так вот, степень легализации экономики в Германии — 99 %, в России — 85 %, в Перу — 15 %. В чём это выражается конкретно? Вот, например, в России в 2006 году внедрили систему учёта алкогольной продукции ЕГАИС. К моменту внедрения системы техническая её база не была в рабочем состоянии. Ни по надёжности, ни по функциональности система не удовлетворяла минимальным требованиям. Рынок продажи вина парализовало полностью, рынок водки дышал едва-едва. Производители и продавцы понесли большие убытки, покупатели испытали большие неудобства. Произошёл всплеск отравлений «палёным» алкоголем. Как обычно, никто не понёс ответственности, а рынок постепенно нормализовался, после того как система учёта задышала. Что было бы, если бы эту систему внедрили в сегодняшнем Перу или в России в 1993 году? А ничего, рынок бы этого почти не заметил. Несколько крупных магазинов на центральных улицах столицы, может быть, и прекратили бы торговлю алкоголем, но остальные торговые точки торговали бы как ни в чём не бывало. А что, если такую бы систему попытались внедрить в сегодняшней Германии? С вероятностью 90 % систему бы остановили ещё до внедрения, как только производители довели бы до средств массовой информации, что правительство решило не контролировать экономику, а ставить над ней смелые эксперименты. Через неделю после внедрения систему отменили бы, и несколько крупных фигур в правительстве и парламенте лишились бы своих постов. Никому не хочется проигрывать выборы из-за нескольких авантюристов. А систему внедрили бы (хотя кому она там нужна?) потом, после доведения до рабочего состояния.
В стране с нелегализованной экономикой можно свободно принять неисполнимый закон. Его всё равно не будут выполнять, разве что взятки контролирующим органам вырастут. В стране, где экономика в значительной степени легализована, большая часть субъектов, грязно ругаясь, всё-таки попытаются выполнить этот неисполнимый закон. Если исполнимость закона не вырастет, то постепенно он будет заменён законом негласным, который будет нормально исполняться. В стране с легализованной экономикой неисполнимый закон принять нельзя.
Конечно, в России есть мощные силы, заинтересованные в том, чтобы степень легализации не возрастала. Это и чистый криминал, занятый рэкетом, и структуры, занятые отмыванием денег. Однако мощность их несопоставимо мала в сравнении с мощностью сил, заинтересованных в легализации. До тех пор, пока существует хоть какая-то сменяемость властных элит, ни один нелегал не может чувствовать себя в безопасности. Даже если бы неким силам удалось отменить ограничение пребывания у власти президента РФ двумя сроками, президенты все равно остались бы смертны. А при этом никакое положение в обществе и никакие деньги не являются защитой от расплаты за нелегальную деятельность. Дрожать никто не хочет, кроме тех, кто никакой легальной деятельностью заниматься не умеет. Потребность в безопасности — сильная потребность, особенно для тех, кто прочие свои потребности удовлетворяет без труда. Бизнес хочет быть легальным. Конечно, нелегко отказываться от сладких плодов нелегальной деятельности. Поэтому процесс легализации идёт медленно. Но он будет неуклонно продолжаться, если только государство не займётся опять грабежом и созданием абсолютно невыполнимых законов.
Теперь — о цивилизованности. На протяжении всего XX века в России с ней были большие проблемы. Большевики на самом деле сильно отличаются от нацистов. Нацисты истребили десятки миллионов людей в сопредельных государствах, а большевики — миллионы и в своём. Команда Гайдара неизмеримо лучше тех и других, поскольку впрямую не истребляла вообще никого. Однако между 1918 годом и 1992-м есть много общего: внезапно все законы общественной жизни были отменены, а жить по новым законам не умел никто. Быстрее всего к этому приспосабливаются те, кто и раньше не жил по законам. В первую очередь жулики. В 1992 году уровень налогообложения был таков, что с рубля дохода надо было платить примерно 90 копеек налогов. Вся реальная экономика легла, а потом начала медленно отползать в тень. Кто не захотел — обанкротился. Никакого принципиального отличия такого налогообложения от продразвёрстки нет. В этой экономике без правил именно жулики и махинаторы получают наибольшую выгоду. Но криминал начинает развиваться стремительно и устанавливает свои правила. И даже это лучше, чем игра без правил. Уличные банды исчезают. Большая часть их вливается ряды криминалитета, где их очень жёстко заставляют играть по правилам. Прочие гибнут, поскольку криминал конкурентов не любит. Если даже случайно банда уличных хулиганов, увлекающихся мордобоем из любви к искусству, встретит вечерком на улице братка, что с ней будет? Правильно — отойдёт в мир иной. Махинаторы исчезают, поскольку отвечать теперь приходится не перед обманутыми лохами, а перед «крышей» этих лохов. Многие банки и предприятия создают собственную «крышу», которая тоже обходится недешево. Затем начинается борьба «преступных группировок» за передел сфер влияния. Тут кровь течёт рекой. Какое отношение это имеет к демократии? Никакого. Если бы не прививка 1918 года, новой гражданской войны было бы не избежать. Но обошлось.
