– Не знаю.
– Сомневаюсь.
Оливия поймала себя на том, что непрерывно перебирает в уме симптомы, предсказанные Дресслером шесть – или уже семь? – дней назад. Ей казалось, что Энни прошла уже через все, что он упоминал. Но, похоже, можно ожидать многого другого.
– Доктор, скажите мне еще раз. Энни необязательно должна пройти через все, о чем вы говорили?
– Конечно, нет. – Голос Дресслера звучал устало. – И если вы не возражаете, называйте меня Джанни.
– Хорошо, – согласилась Оливия. – У вас усталый вид, Джанни.
– У вас не лучше.
– Как вы думаете, не поспать ли нам хотя бы чуть-чуть?
Дресслер посмотрел на свои часы.
– Я сказал бы, что это хорошая мысль. С Энни сейчас Джим и Мартина. – Помолчав, он добавил: – Ему тоже надо бы отдохнуть.
Оливия слабо улыбнулась.
– Он очень хороший человек, – заметил Дресслер. – Он умен и общителен и в то же время прекрасно чувствует, когда надо промолчать. – Он испытующе взглянул на Оливию. – Между вами что-то есть?
– Между мной и Джимом? – удивленно переспросила Оливия. – Конечно, нет.
Дресслер пожал плечами:
– Мне кажется, между вами существует удивительная близость.
– Начнем с того, что он женат.
– Хотя и не особенно счастлив в браке, не так ли? – усмехнулся Дресслер.
– Может быть, и так. Но он любит Кэри. Дресслер был отчасти прав. Она всегда, еще со школы, находила Джима очень привлекательным. Но Джим полюбил Кэри. У самой Оливии не было недостатка в мужском обществе. Но даже если бы Джим был свободен, она, пожалуй, побоялась бы переводить отношения с ним в другое русло. Оливия слишком ценила дружбу, которая их связывала.
– Как вы думаете, мы поступаем правильно? – спросила она Дресслера, возвращаясь к более насущным проблемам. Ее захлестнула волна усталости и новых сомнений. – Я имею в виду… И вы, и Диана говорите, что это неидеальный способ…
– Это поганый способ, – угрюмо ответил Дресслер. – Но ничего другого нам не оставалось.
– Что меня действительно тревожит… – Оливия умолкла.
– Да?
Оливия посмотрела ему в глаза:
– Что будет, когда Эдвард узнает? Наверняка он когда-нибудь узнает. Они очень близки друг другу. По крайней мере, мне так казалось.
– Вы боитесь, что он не сможет ей простить? – догадался Дресслер.
– Конечно. – Оливия встряхнула головой. – Если бы я была замужем и узнала бы, что мой муж настолько не доверяет мне, я, наверное, не смогла бы простить. Во всяком случае, никогда не смогла бы забыть.
– Вы не муж Энни, – возразил Дресслер. – Вы другой человек.
Оливия с любопытством взглянула на него:
– А вы? Если бы речь шла о вашей жене?
– Я не женат.
– Но если бы были женаты.
– Не могу сказать наверняка. – После паузы Дресслер продолжал: – Я разбираюсь в этой проблеме, поэтому мне легче относиться к этому с пониманием. И все же мне трудно было бы пережить нечто подобное.
– А ведь вы врач. – У Оливии больно сжалось сердце. – А Эдвард просто мужчина.
– И вдобавок англичанин, – добавил Дресслер.
Все они предпочли бы, чтобы на этом и закончились их беды, но в половине десятого вечера у Энни начались конвульсии. Они сидели в гостиной и смотрели новости Си-эн-эн – Энни с ногами на диване, Руфь и Джим – на другом, Дресслер в кресле поближе к Энни и Оливия на ковре. Энни прикладывала лед к щеке. Потом она пожаловалась на холод, и Руфь прикрыла ее одеялом. В комнате царила атмосфера относительного спокойствия. Все, даже Дресслер, ощущали нечто вроде прилива оптимизма.
– Мне так жарко, – вдруг прозвучал голос Энни. Она сбросила с себя одеяло.
Руфь приподнялась на диване, но Дресслер жестом остановил ее.
– Энни, вы в порядке? – спросил он спокойным, непринужденным тоном, не вставая с места.
– Нет. – Голос у нее был капризный, как у больного ребенка.
– Что случилось? – ласкою обратилась к ней Оливия. Она тоже старалась говорить как можно спокойнее, хотя по спине у нее побежали мурашки.
– Хочешь, я принесу воды? – почти одновременно с Оливией спросил Джим.
Все дальнейшее произошло очень быстро. Энни коротко, пронзительно вскрикнула, а потом скатилась с дивана на пол, извиваясь и дергаясь. Джим и Оливия в тревоге вскочили на ноги, но Руфь и Дресслер уже были рядом с Энни.
– Спокойно, – сказал Дресслер, – без паники.
Кроме растерянности, головокружения и легкой головной боли, приступ не оставил никаких следов. Но меньше чем три часа спустя он повторился в спальне – такой же короткий и внешне довольно безобидный, но, когда Дресслер вышел из спальни поговорить с Оливией и Джимом, лицо его было мрачнее тучи.
– Я обеспокоен ее состоянием.
– Почему? Что происходит? – спросила Оливия.
– Два приступа за такое короткое время. Мне это не нравится.
– Но вы же говорили, что у нее могут быть конвульсии, так в чем дело? – удивился Джим.
– Да, говорил, – согласился Дресслер и, как будто размышляя, добавил: – Конечно, оба приступа были непродолжительными. – Потом вдруг он умолк и спустя некоторое время объявил: – Я решил перевести Энни в свою клинику.
– Этого нельзя делать, – испугалась Оливия. – Она не хочет.
В глазах Дресслера читалась твердая решимость.
– Если у нее произойдет более продолжительный приступ, ей понадобится специализированная экстренная помощь. Иначе не исключен летальный исход.
– Черт, – выругался Джим сквозь стиснутые зубы. Он вопросительно взглянул на Оливию.
Оливия подумала, что Энни больше всего боялась именно этого – она попадет в клинику, Эдвард узнает, она потеряет его доверие, его любовь. Потеряет его самого и детей. Оливия взглянула на Джанни Дресслера, и в голове у нее как набат прозвучали его последние слова: «Не исключен летальный исход».
– Так чего же мы ждем? – проговорила она.
8
На следующий день к вечеру прилетел Эдвард.
Ему никто ничего не сказал. Энни благополучно перевезли в клинику, и ее настойчивая просьба ничего не сообщать мужу была удовлетворена. Но от пережитого потрясения Джим просто забыл позвонить вечером в Англию. Поэтому в начале десятого утра Эдвард позвонил снова. Оливия, которая испытывала неимоверное облегчение от того, что Энни находится в надежных руках, сняла трубку.
– Оливия? – услышала она удивленный мужской голос.
