– Но это не значит, что все кончилось?
– Нет. Мне очень жаль. Мартина, моя коллега, говорит, что ночь была тяжелой.
– Да, довольно тяжелой. – Джим вздохнул.
– У Энни очень хорошие друзья, – проговорила Руфь и улыбнулась ему.
– Спасибо, – ответил Джим.
Двадцать минут спустя Энни вошла в кухню, где Оливия пила кофе.
– Привет! – поздоровалась Оливия.
Энни не ответила. Если накануне она была бледной, то теперь ее лицо казалось пепельно-серым, даже губы. Ее глаза были устремлены на Оливию, но Оливия чувствовала, что Энни ее не видит.
– Энни, что случилось? – Оливия поставила чашку и медленно пошла к Энни, инстинктивно чувствуя, что должна быть очень осторожной. – Энни, в чем дело?
Энни подошла к раковине, вытянула правую руку, коснулась края раковины указательным пальцем. Потом она убрала руку и стала рассматривать палец.
– Энни! – Оливия не знала, что ей делать. Джанни Дресслер в соседней комнате говорил по телефону, ни Мартины, ни Руфи поблизости не было.
– Это не мое, – наконец произнесла Энни хриплым сдавленным голосом.
– Что «это»?
– Это. – Энни тряхнула кистью руки. – Или это. – Она дотронулась до щеки. – Все не мое.
– Ты потеряла чувствительность? – ласково спросила Оливия, стараясь не показывать своего страха.
– Я не знаю. – Энни продолжала смотреть на свою руку тем же отсутствующим взглядом. – Я не знаю. – Она обвела взглядом кухню, уставилась на стену. – Кажется, я ненадолго заснула, а когда проснулась, это уже была не я.
– Ничего, – поспешно проговорила Оливия. – Ничего страшного. – Она взяла Энни за руку. – Я знаю, что это такое, и ты тоже знаешь. – Она осторожно подтолкнула Энни к столу, усадила на стул. – Ты помнишь, что говорил Дресслер? Помнишь, Энни?
Энни покачала головой.
– Это называется… это называется деперсонализация. – На Оливию нахлынула волна облегчения. Она вспомнила, что говорил врач! – Это часто случается при таких обстоятельствах. Все пройдет, когда ты успокоишься.
– Я ухожу, – тихо сказала Энни, и в ее голосе звучал ужас. – Я чувствую, что я ухожу.
– Нет, Энни, – твердо возразила Оливия. Она нерешительно взглянула на дверь, – может быть, позвать на помощь, – но решила, что Энни испугается еще больше. Вдруг ей пришла в голову одна мысль. – Дай мне руку.
Энни не шевельнулась, тогда Оливия сама взяла ее за руку.
– Ты чувствуешь мою руку? Энни пожала плечами. Оливия слегка ущипнула ее.
– А теперь? Энни заморгала.
– Кажется, да.
Оливия отпустила ее руку и сильно ущипнула Энни за щеку.
– Ой! – вскрикнула Энни. Оливия улыбнулась:
– Вот видишь? Ты здесь, ты никуда не делась.
– Я думала, что я схожу с ума, – рассказывала Энни Дресслеру немного позднее. – Со мной и раньше случалось что-то в этом роде, но так страшно мне никогда не было.
– Это обычный симптом абстиненции, – успокоил ее Дресслер. – Я вас предупреждал, что это будет неприятно. Вы должны напоминать себе, что в данных обстоятельствах это нормально и вы не сходите с ума.
– Может, мне не следовало ее щипать? – спросила Оливия.
– Почему нет? – беззаботно отозвался Дресслер. – Ей это не повредило, а помогло, не правда ли? – Он улыбнулся. – Только не надо, чтобы это вошло у вас в привычку.
Зазвонил телефон, но Оливия, которая уже привыкла не отвечать на звонки, осталась на месте.
– Это Эдвард, – прошептала Энни, хотя она не могла слышать автоответчик из кухни.
– Это может быть кто угодно. Ведь и мне могут звонить.
– Это Эдвард, – упрямо проговорила Энни.
– Он же звонил совсем недавно. Энни встала:
– Я хочу с ним поговорить.
– Если это и был он, сейчас уже поздно, – вмешался Дресслер.
– Я хочу говорить с Эдвардом. – В голосе Энни звучало отчаяние. – Я хочу видеть Эдварда.
– Вы уверены? – спокойно спросил врач. – Если да, то я целиком и полностью за.
Энни села.
– Я соскучилась по нему. Я соскучилась по детям.
– Я понимаю, – сказала Оливия. Энни снова встала:
– Я ему позвоню. Оливия испугалась:
– Ты хочешь ему все рассказать?
Энни посмотрела на нее, и взгляд ее вдруг стал холодным.
– Я хочу поговорить со своим мужем. Ты против?
– Нет, конечно. – Оливия растерянно взглянула на Дресслера, который слегка, еле заметно, кивнул головой. Не совсем уверенная, что правильно поняла его жест, она осторожно произнесла: – Конечно, поговори с Эдвардом, Энни. Но ты же сама решила держать его в неведении.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Оливия. – Тот же ледяной тон. – Я просто хочу поговорить с мужем. Кажется, я имею на это право. – Она вышла из комнаты.
– Энни! – Оливия встала, вопросительно взглянула на Дресслера.
– Пусть идет. – Доктор был совершенно спокоен.
– Но что будет, если она ему действительно позвонит? Ведь сейчас она не настоящая Энни. Это желание – просто часть ее общего состояния, разве не так? Если она ему позвонит, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Это действительно часть ее общего состояния, – согласился Дресслер. – Но я могу сказать, что, если она ему позвонит, это будет самое лучшее, что можно придумать. Для нее, для него и для всей семьи.
Оливия снова села.
– Да, я думаю, вы правы.
Энни не позвонила Эдварду. На полпути к телефону у нее случился новый приступ головокружения, ее сильно затошнило. Джим с Руфью отвели ее в ванную.
К тому времени, когда она немного оправилась, у нее совершенно пропало желание разговаривать с мужем. Более того, она была в ужасе.
– Пожалуйста, – умоляла она Оливию, вцепившись в ее руку, – пожалуйста, не давай мне ему звонить. Если будет нужно, запри меня на замок.
– Хорошо, хорошо, – успокаивала ее Оливия. – Мы не позволим тебе звонить. Тебе сейчас нечего беспокоиться об Эдварде. С ним все хорошо, и с детьми тоже. Помнишь, Джим вчера с ним говорил?
– Он ведь ничего ему не сказал, правда? – В глазах Энни застыл ужас.
– Успокойся. Джим все сделал, как мы договорились. Перестань думать об Эдварде. Все хорошо.
– Просто я его очень люблю, – пробормотала Энни.
– Я знаю, – сказала Оливия.
– Что дальше? – спросила Дресслера Оливия, когда Энни снова уложили в постель и она наконец заснула.
