И вот за окном я увидел незнакомую машину, а в машине – знакомого мне лысого чувака с лицом злого пупса. Он сидел выпрямившись, сложив руки, и глядел прямо перед собой, так неподвижно, что немного напоминал покойника. Я похолодел, во рту мгновенно пересохло, язык прилип к гортани. Я уставился на него, а он вдруг взял и медленно-медленно повернул голову в мою сторону. Неторопливо, как будто знал, что я стою у окна. Наши взгляды встретились. Рот его дернулся, оскалился в усмешке, обнажив зубы – белые, ровные. Он цокнул языком, потом еще раз. Я попытался отвести взгляд, но не смог – меня как будто парализовало. Окно машины было открыто, и его глаза показались мне совсем белесыми, как отсвет облаков на снегу, и такими же холодными. Несколько секунд он смотрел на меня не мигая, а потом что-то сделал в салоне машины и бросил на дорогу зажженную спичку. Но он при этом не курил, вообще производил впечатление человека, который в жизни не прикасался к сигаретам. Такой подтянутый, ухоженный, из тех людей, что фанатично преданы своему телу, маньяк здорового образа жизни, проводящий все свободное время в тренажерном зале, поднимая тяжести или лупя по груше. Прыгающий В зале перед боксерской грушей, вымещая на ней злость, – удар, еще удар, – ругаясь, потея, на шее – полотенце, с лица капает пот прямо на пол, растекается лужей по полу, а под ногтями скапливается кровь. Он выглядел опасным, напряженным, как скрученная пружина, как готовая к броску змея. Стремительным. Расчетливым. Безмолвным, даже в момент крика. Как лесная сова. А затем он так же медленно отвернулся от меня, провел языком по губам, завел мужину и неторопливо поехал прочь, а я остался стоять перед окном со стопкой грязных тарелок, глотая поднявшуюся из судорожно сжавшегося желудка горькую желчь.
Глава 12
Мне уже совсем не хотелось десерта, и я придумал какую-то отмазку – что-то по поводу коровы, которая вот-вот должна отелиться, и что мистер Эванс ждет меня сегодня пораньше, – но они мне не поверили. Конечно не поверили. Они знали, что я вру, видели это по моему лицу и по тому, как я поблагодарил Грейс за вкусный обед и похвалил отца за его интересный рассказ. Мама проводила меня до дверей. Она положила мне руку на плечо и внимательно заглянула в глаза, но ничего не сказала. Только кивнула, дотронулась средним пальцем до середины моего лба и отпустила. Я сел на мотоцикл, но поехал не на ферму. Я отправился к Спайку.
Я почувствовал запах еще до того, как увидел дым. Густой, темный, едкий, он висел в воздухе, и на секунду я даже решил, что мамины рассказы по запах гари – предвестник беды – правда. Я читал знаки, слушал свое сердце и – вот, пожалуйста – тоже начал ощущать запах пожара. Но когда я подъехал ближе, то увидел, что дорогу к дому Спайка загораживает пожарная машина. Над деревьями поднимались клубы жирного черного дыма, а где-то недалеко ревел, трещал и плевался огонь. Я бросил «хонду» около изгороди и хотел пробраться мимо машины, но меня остановил пожилой пожарный. На дороге валялись развернутые шланги, из одного из них тонкой струйкой сочилась грязная вода.
– Извини, сынок. Туда пока нельзя.
– А что случилось?
– Пожар, не видишь, что ли?
– В том маленьком бунгало?
– Именно там.
– А он-то в порядке?
– Кто?
– Ну, Спайк. Парнишка, который там живет.
– Дома никого не было… О пожаре нам сообщили соседи.
– Понятно… А когда мне можно будет пройти туда?
Пожарник передернул плечами:
– Не знаю, сынок. Не думаю, что скоро. Пожар-то не потушить – наверное, придется валить дом.
– Ладно, спасибо…
Я постоял на дороге, соображая, что мне делать, посмотрел, как ветер треплет клочья дыма, а потом поднял с земли байк и поехал обратно на ферму. Я ехал небрежно, газовал где не положено, а в голове у меня не прекращалось истерическое верещанье: «Хватит! Не надо больше! Довольно!» На повороте на Эппли я едва не вылетел из седла. Машину понесло к обочине, я затормозил ногой об изгородь, снял руку с руля и с полминутки постоял, делая глубокие вдохи. А потом отправился дальше.
На ферме меня ждала записка от Спайка, которую он просунул под дверь трейлера:
Эл. Пришлось уехать, ко мне вчира преходили. Сл. Б. меня не было дома, но я их увидил на заднем дворе. Дурь у меня. Когда устроюсь, сообщу.
Спайк
Я читал записку, когда из дома вышел мистер Эванс.
– О, ты разминулся со своим другом, – сказал он. – Он недавно заезжал.
– Да? А что он говорил?
– Да ничего. Похоже, сильно спешил.
– Спасибо, – растерянно сказал я, пытаясь унять обрывки гневных мыслей, что вертелись в голове. «Сколько можно?», «Зачем?», «Я устал!». Я действительно устал. Устал жить в постоянном страхе из-за чужой глупости, устал от нелепых смертей, от панических мыслей. Я хотел вернуть все назад. Назад, к тому времени, когда я переехал в трейлер мистера Эванса, когда я мог наблюдать за птицами, ни о чем не беспокоясь. Мог сделать себе чашку чая и выпить ее – неторопливо, смакуя каждый глоток. Или оседлать «хонду» и рвануть куда глаза глядят, просто так. А сейчас? До меня вдруг дошло, что мне давно пора поговорить кое с кем, и лучше сделать это не откладывая. Оставалось только надеяться, что они на месте, но если нет – какая к черту разница! Все равно человек должен делать то, что должен, даже если у него есть другие варианты!
Я доехал до телефонной будки в Эппли и бросил «хонду» в кусты. Я шел на риск, огромный риск, почти такой же, как если бы я решил прыгнуть с моста в реку, привязав себе на шею камень. Я это знал, но выбора у меня не было. Так как меня уже заперли в ловушку, в ловушку, которая стояла на полу страшной темной пещеры. Я слышал доносящиеся из темноты этой пещеры шорохи и шепоты и все прочее, что воображение может различить среди ночи.
Стоя около будки, я окинул взглядом дорогу и прислушался. В небе было тихо, но деревья кишели птицами. Здесь прошуршала сова, там каркнула ворона, тут семейство дроздов всполошилось, обнаружив поблизости кошку… Кто-то невидимый шуршал травой по ту сторону изгороди. Лиса? Барсук? Чуть дальше овцы тихо стояли, сбившись вместе и глядя друг другу в глаза, словно вели глубокомысленную беседу. Уж будьте уверены: если овцы собираются, как будто хотят поговорить, – быть беде, тут и к бабке не ходи! Некоторые утверждают, что суеверия – это, мол, как одеяло для бедняков, чтобы их разум спал спокойно, да только все они брешут. Никакое это не одеяло! Древние знаки и суевериями-то назвать нельзя. Они – как мост, перейдя который можно попасть в страну, где их подлинный смысл разгуливает в шляпе с пером и в вышитой рубашке, в бархатных штанах и больших кожаных сапогах. И такой смысл не ускользает, он ступает неспешно, позвякивая мелочью в кармане. Я засунул руку в карман, нашарил мелочь, позвякал ею и снова прислушался. Теперь вокруг было тихо.
В будке пахло кислой рвотой, пивом и окурками, на полу валялись пакеты из-под чипсов, и я сразу же вляпался в какую-то липкую дрянь. Я поднял трубку и набрал номер тонтонского полицейского управления, а когда там ответили, бросил в щель монетку и сказал:
