В первый день осени, когда ветер дул с запада, пригибая деревья, сестра сняла наконец повязку с головы Сэм. На лбу у нее остался темно-красный шрам, но сестры сказали, что он заживет и не будет очень заметен. А к концу года волосы отрастут, и Сэм снова станет как новенькая.
– В рубашке родилась, – сказал врач, – мы боялись, что все будет гораздо хуже.
– Все и так вышло не очень-то хорошо, – заметил я, и врач согласился со мной.
Еще через пару дней Сэм выписали из больницы. Я приехал в Тонтон, чтобы сопроводить ее домой. Мы сели на заднее сиденье больничной машины и всю дорогу молча улыбались, держась за руки. А когда мы доехали до вершины холма, Сэм попросила водителя высадить нас там, и оставшуюся часть пути мы прошли пешком.
В воздухе стояла водяная пыль, словно ожидание дождя, она вилась вокруг нас, оседая на лицах и руках. Мы прошагали по мокрой траве через церковный двор и остановились около тиса. Мы несколько раз прошли сквозь его расщепленные стволы, задержались внутри них и там обнялись. Я почувствовал силу дерева, передавшуюся мне, – как будто небольшие электрические разряды пробежали по ногам. Сэм задрожала.
– Ты чувствуешь? – прошептал я.
И она кивнула:
– Да… Кажется, да.
Дерево качало над нами ветвями, осыпая своими воспоминаниями, отголосками и отсветами всего, что оно запомнило за свою долгую-долгую жизнь.
Я подумал было рассказать Сэм кое-что из старинных историй тиса, например про поющих детей и ленточки, про ритуальные жертвоприношения и смеющихся богов, но не стал. Вместо этого я сказал:
– Когда ты была очень больна, мама научила меня одному заговору. Она думала, что это может тебе помочь.
– И что же это было?
– Я должен был закопать кусочек яблока у тебя под домом.
– А зачем?
– Потому что мне мама так велела.
– И что? Ты закопал его?
– Конечно, – сказал я. – Я всегда слушаюсь маму.
Мы завернули за угол церкви и остановились перед входом в их коттедж. Я указал на маленький треугольник земли:
– Вот тут я его закопал.
Сэм взяла меня за руку.
– Спасибо, Эллиот, – сказала она, – спасибо за этот заговор.
– Я бы хотел больше помочь, но ведь я не доктор…
– Спасибо за то, что сделал.
Она вошла в коттедж, и я пошел следом. Дома никого не было, и мы сели за кухонный стол. Сэм сказала:
– Что будем делать?
– Не знаю. Чего бы ты хотела?
– У меня есть одна идея.
– Ты мне расскажешь?
– Конечно.
– Ну давай говори.
– Сначала пойдем наверх.
– Хорошо.
И мы пошли в ее комнату. Ее маленькая спальня располагалась под самым потолком, крыша нависала над кроватью. На стенах висело несколько картин, на полу лежали старые коврики. В воздухе пахло чем-то сладким. Сэм сбросила туфли, легла на кровать и похлопала по покрывалу рядом с собой.
– Ложись рядом!
Я лег, а она взяла с тумбочки у изголовья книгу и передала мне. Я открыл ее на первой странице. Она называлась «Кожа Изабель».
– Действие происходит в Ашбритле, представляешь? – сказала она.
– Да ну?
– Да. Тут про одного сумасшедшего ученого-профессора, который похитил женщину и проводил над ней опыты.
– Точно! Кто-то мне говорил, что об этом написана книга. – Я перевернул страницы. Бумага пахла сыростью, страницы трещали, как осенние листья под ногами. – Его звали профессор Хант.
– Верно, так его и звали. Знаешь, их история напоминает мне чем-то нас с тобой.
– Это что же ты имеешь в виду?
– А вот почитай. Сам увидишь. – Сэм дотронулась пальцем до страницы, которую я открыл. – Можешь почитать мне вслух? Если хочешь…
– Почитать тебе?
– Да.
– Сейчас?
– Если хочешь.
Я не знал, смогу ли я, но сказал:
– Попробую.
Сэм сложила руки на груди, откинулась на подушки и закрыла глаза.
– А с чего начать?
– Все равно с чего, – пробормотала она.
– Ну тогда я, наверное, начну с начала.
– Хороший план! – одобрила Сэм.
Я начал читать, и мне понравилось чувство, которое сквозило за словами. Речь шла о том, как человек теряет что-то очень важное и снова находит это, и я хотел сказать Сэм, что и я ощущаю то же самое. Нежность и утрату, обретение и любовь. Одно предложение звучало так: «До того как я встретил тебя, я не чувствовал себя потерянным, но я не знал, где нахожусь». Я хотел прочитать эти слова еще раз, специально для Сэм, но она уже спала. Я положил книгу на тумбочку, наклонился и поцеловал Сэм в макушку. Потом откинулся на подушку и задумался.
О чем я думал? Наверное, мне следовало бы подумать о хорошей работе на молочной ферме, которую я потерял из-за того, что не смог вовремя послать своего придурка дружка куда подальше. Или о том, что птицы на самом деле – толстые дождевые капли, а свиньи – розовые тени наших душ, заблудившиеся в мире невзгод и бедствий, которые мы сами насылаем на себя. Или о том, что в общем-то ничего не мешает мне побросать вещички в рюкзак, сесть на байк, выехать из Ашбритла и найти работу где-нибудь поблизости, где меня еще не знают. Но я не стал размышлять на эту тему, просто поцеловал Сэм в макушку еще раз, провел пальцем по багровому шраму и сказал: «Привет». Сэм не проснулась. Тогда я сел на кровати и выглянул в окно. Под окном спальни зажатое между облаками солнце истекало алой кровью, а черный дрозд пел из кроны соседнего дерева. Он пел сладко и нежно, словно медовая переливчатая флейта, словно ангелы в своих небесных домиках, словно обещание погожего вечера. Я посмотрел на поля, на изгороди, на деревья – мир вокруг был большой и спелый, как яблоко на ветке. Я увидел отца – он выходил из дверей нашего дома. Он постоял перед пикапом, повертел головой и плюнул на дорогу. Карбюратор уже ни к черту не годился, и отец собирался сегодня же заняться им. Затем я увидел худую, плешивую собаку, которая больше всего на свете обожала бегать за сухими листьями. Ее звали Ржава, и у нее был только один глаз. Она жила у людей на ферме по другую сторону реки. Ржава истерично залаяла на голубя, но быстро устала и легла прямо посреди дороги. Мимо пролетел еще один голубь, затем ворона. Что-то это значило, что-то важное. Но я не мог вспомнить, что именно. Тогда я снова лег рядом с Сэм, и обхватил ее руками, и слушал, как ее тихое сонное сопение растворяет в себе догорающий день.
