Слова Лукария и спокойная манера говорить возымели действие. Евсевий как-то разом обмяк, настороженность в глазах уступила место мягкой грусти. Он подсел к столу, взял свой бокал. Лукарий решил — пора!
— А помнишь, как ты нас спас? — спросил он небрежно. — В сущности, и я, и Серпина — мы оба обязаны тебе жизнью, а может быть, и чем-то большим. Кто знает, как изменилась бы цепочка наших возвращений на Землю, будь мы убиты в нашем первом детстве…
— Да, действительно счастливое, беззаботное было время! — Евсевий вздохнул, мечтательно улыбнулся. — Помню, день выдался ветреный, холодный, босые ноги стыли на земле. В лесу, на кустах, как бусинки, были развешаны капельки воды, и река с белыми барашками казалась свинцово-серой. В тот год весна выдалась поздней и дождливой…
— Кажется, я первым увидел слуг князя? — заметил Лукарий.
— Да, ты еще крикнул: «Бежим!» — и мы бросились в чащу леса. Они гнались за нами по пятам и, если бы поймали, замуровали бы нас живьем в основание крепости. Сейчас кажется нелепым, — усмехнулся Евсевий, — а тогда свято верили, что это сделает детинец неприступным…
— А что случилось дальше? Помню только, что мы разом очутились в каком-то другом мире, где нас поджидал старик волхв…
— Ты запамятовал. — Евсевий выпил вина, утерся ладонью. Лукарий видел, что воспоминания приятно щекочут самолюбие его друга. — Это был вовсе не волхв, старика звали Хронос. А затащил я вас в древнее капище, которое давно приметил, бродя по лесу. Но, думаю, и оно бы нас не спасло от рук княжеских дружинников, не споткнись мы об идолище!..
— Это был Перун?
— О нет, много древнее — Род! Но не в нем дело, мы оказались в точке перехода в иное пространство. Я понятия не имел о его существовании — нам просто сказочно повезло. Шагнув в мир Хроноса, мы оказались в полной безопасности. Представляю, как удивилась погоня, нигде нас не найдя… — Евсевий засмеялся, как мальчишка, но тут же посерьезнел, задумался. — Знаешь, никогда потом я не встречал ничего более прекрасного. Закрою глаза и вижу: огромные вековые дубы будто плавают в тумане, пронизанном лучами десятка разноцветных солнц. Такое впечатление, что ты со всех сторон окружен двигающимися зеркалами, в которых отражается и дрожит волшебной красоты мир. А зелень! Она же была изумрудной! И какой-то хрустальной чистоты и прозрачности воздух. Старик будто ждал нас, сидел величественный и строгий на огромном, поросшем мхом валуне. В белых одеждах друидов, седой как лунь, он казался ровесником сотворения мира, а может быть, и был им. Когда мы приблизились, он поднял свои ясные голубые глаза, взглянул на нас из-под нависших кустистых бровей.
«Кто вы, дети? Как попали в мое пространство?»
Выслушав наш рассказ, он еще долго молчал, глядя прямо перед собой. Он был стар, очень стар. Казалось, прошла вечность, прежде чем губы его зашевелились и он заговорил вновь:
«Меня зовут Хронос! Я хранитель мирового времени. Своим трудом, работой духа я создал все то, что вы видите вокруг. Могущественные идолы стерегут входы в мой мир — те, кто посмел в своей земной жизни задержать ход времени, кто пытался опрокинуть его вспять. В наказание за дерзость они до скончания веков будут охранять дело рук моих — Циссоид Хроноса, вырабатывающий мировое время. Космический закон причины и следствия мстит каждому, кто в суете и спешке не желает насладиться терпким вкусом отпущенной ему жизни, кто превращает ее в бессмысленную гонку и тем заставляет страдать других. Господь повелел, и я создал то, что Он хотел, я — великий Хронос!»
Старик тяжело поднялся с валуна, с трудом переставляя ноги и опираясь на клюку, пошел в глубь дубовой рощи. Мы следовали по пятам. Дойдя до большой, залитой светом солнц поляны, Хронос остановился, показал рукой на нечто огромное, медленно вращавшееся в метре над изумрудным ковром травы.
«Вот он, Циссоид всемирного времени. — Повернувшись к нам, старик продолжал: — Время… Что есть время? Результат борьбы Добра и Зла, двух великих начал, движущих всем в мире страданий, грез и надежд. Господь надоумил меня, и я сделал так, что эти два вселенских начала, как вечно противоборствующие „плюс“ и „минус“, питают мой Циссоид. Когда в мире накапливается Зло, время ускоряет свой бег, превращая жизнь человека в метания бабочки-однодневки. Когда верх берет Добро, время течет плавным, ласкающим потоком, несет человеку мудрость и приятие мира. И все это сделал я — великий Хронос!»
Евсевий замолчал.
— Но почему он выгнал нас из своего пространства?
— Это из-за Серпины, — вздохнул Евсевий. — Он назвал старика глупцом. Так и сказал: «Ты стар и глуп, потому что, создав вырабатывающий время Циссоид, не позаботился о самом себе. Ты сам запустил механизм собственного умирания и стал жертвой своего изобретения. Ты дважды глупец, старик, — повторил Серпина. — Потому что, создав свою машину, ты должен был сначала наработать времени впрок для себя и только потом продавать его людишкам. Сейчас ты стар и беден как церковная крыса, а мог бы быть молод и несказанно богат, мог бы властвовать над миром».
Хронос долго, внимательно рассматривал Серпину, наконец тихая, мягкая улыбка тронула его губы.
«Тебя ждет большое будущее, мальчик, но вряд ли ты когда-нибудь будешь счастлив и узнаешь, что есть в этом мире истинное богатство. У нас с тобой разные дороги, но совсем не потому, что ты молод, а я стар…»
В следующее мгновение мы уже стояли на высоком берегу реки, смотрели вслед уходившим к морю ладьям… — Евсевий поднял на гостя глаза — они были печальны. — Вот и я думаю, как бы сложились наши жизни, если бы не те слова Серпины? Знать это не дано никому, и нам остается лишь вспоминать. Впрочем, — улыбнулся он, — мне порой кажется, что люди и живут лишь для того, чтобы впоследствии иметь воспоминания…
— Ты сказал, что никогда не видел ничего более прекрасного, чем тот фантастический мир. Неужели тебе не хотелось хоть разок вернуться в наполненную светом солнц дубовую рощу? — Лукарий зафиксировал на себе взгляд Евсевия, мягко, без нажима спросил: — Может быть, ты забыл, где находится капище?
— Нет, не забыл. — Они смотрели в глаза друг другу. — Видишь ли, уход в другое пространство — это поступок, и поступок серьезный, он мог повлиять на мою карму…
— Значит, всю свою жизнь ты так и прожил с оглядкой? Всю жизнь трясся, как бы чего не вышло?
Но Евсевий его не слушал. В глазах его была тоска загнанного в ловушку зверя.
— Лука! Ты пришел меня погубить? Я все понял: ты ищешь вход в пространство Хроноса. Тебе нужен Циссоид мирового времени!
Лукарий молчал.
— Я знаю, ты можешь заставить меня сказать, — продолжал Евсевий, — я чувствую твою силу…
— Пойми, это очень важно! Не только для меня! Светлые силы…
— Не трудись, — прервал его Евсевий. — Мне все равно, светлые они или темные, — для меня это будет равносильно самоубийству. Ты же знаешь, душа самоубийцы никогда не возвращается на Землю. Ответь мне, ты этого хочешь?
