Он поднял глаза на Лукария, тяжелой ртутью в них стояла настороженность.
— Как тебе удалось меня найти? Ах да, — спохватился он, — я совсем забыл, мне говорили, что в своем восхождении ты достиг больших высот! Сказали даже, что светлый дух по силе не уступает ангелам!
Лукарий улыбнулся.
— Природа человеческой силы иная, да и на пути просветления высот не бывает, одна лишь работа…
Он решил не рассказывать Евсевию о ссылке, как не сказал, каких трудов ему, опальному, стоило найти его самого в этой клинике. Досконально зная природу человека, Лукарий понимал, что эта новость не опечалит друга его детства, а выслушивать фальшивые утешения ему не хотелось. Кроме того, это могло нарушить его планы, и он поспешил изменить тему разговора.
— Ну, а ты почему здесь оказался?
Евсевий не спешил отвечать. Долив себе вина, он поднял бокал на уровень глаз, посмотрел сквозь стекло на Лукария.
— Прячусь.
— От кого?
— От самого себя, — Евсевий с видимым удовольствием сделал большой глоток, — да, да, от себя! Это не так просто объяснить… Видишь ли, ты идешь своим путем, Серпина сделал карьеру, служа темным силам, а я, грешный, решил, что мое место в психушке, и это вовсе не лишено логики.
Евсевий допил вино, поставил бокал на стол. Лицо его было печально, глаза задумчивы. Лукарий вдруг вспомнил то их далекое детство, и волна теплых чувств захлестнула его, наполнила сердце жалостью к другу. В туманной дали веков он разглядел маленького белобрысого мальчишку, вечно босого и грязного, но счастливого простым счастьем принадлежности к миру. Он увидел высокий берег реки, изваяние бога Перуна и открывавшийся вид на бескрайние лесные просторы. Крутоносые ладьи шли под белыми парусами к далекому морю, а они, трое сорванцов, смотрели с косогора им вслед и мечтали о будущей жизни.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Евсевий покачал головой:
— Я знаю, ты меня жалеешь. Не жалей! Я сам выбрал свою дорогу. Ты всегда был добр и силен, и сейчас многое тебе подвластно, но для меня ты сделать ничего не можешь.
— Я хотел бы попробовать… — Лукарий положил руку на плечо друга, но тот лишь улыбнулся.
— Ты ведь не можешь изменить великий закон причины и следствия, закон кармы? — спросил он. — Вот видишь, никто не может, даже Он.
— Но почему сумасшедший дом?
— Сейчас объясню. — У Евсевия был вид человека, смирившегося с обстоятельствами собственной жизни. — Понимаешь, каждый из нас носит в душе семена рая и ада. Ты прекрасно знаешь, что своими земными поступками, своими мыслями и желаниями человек лишь определяет, какой дорогой пойдет в послесмертии: продолжит ли восхождение к свету или ему предстоит спуститься в преисподнюю. Движимые законом кармы, люди возвращаются на Землю до тех пор, пока однозначно не выяснится, к какому из двух миров они принадлежат. Когда же это становится ясным и все сомнения отброшены, прекращается цепь реинкарнаций. — Евсевий облизал пересохшие губы. — Все это я понял очень рано, потому что с младых ногтей читал древние книги, и, честно скажу, перспектива выбора меня не обрадовала. Я слишком люблю земную жизнь, чтобы уйти в послесмертие, люблю видеть этот пусть несовершенный, но такой радостный и красочный мир. Ведь нет же ничего дурного в наслаждении лежать в густой траве и смотреть, как высоко над головой плывут медленные, величавые облака.
Я знаю, ты поймешь меня, если я просто скажу, что люблю жить человеком на Земле. — Евсевий мельком посмотрел в окно, где под теплым ветерком шелестел свежей листвой парк. — И вот тогда я задумался: как же жить, чтобы сам неумолимый закон кармы раз за разом заставлял тебя вновь рождаться человеком. И я нашел ответ! Если не совершать никаких поступков, не допускать ни мыслей, ни желаний, то это означает, что ты не готов к выбору послесмертного пути. Не сделав же этот выбор, ты никогда не будешь допущен в потусторонний мир и, значит, будешь жить человеком до дня Его Страшного суда. Ты понимаешь, самое главное — удерживать равновесие между добром и злом! Поэтому и психушка: здесь никто от тебя не ожидает поступков, а отсутствие мыслей считается абсолютно нормальным. Здесь я не хороший и не плохой, не добрый и не злой — я никакой.
— Отказаться от жизни, чтобы жить?
— Именно, Лука, именно! И это не так просто. Рождаясь в очередной раз, мы приходим в этот мир, ничего о нем не зная, мы даже не подозреваем о существовании закона кармы и реинкарнациях. Поэтому, чтобы избежать решительных поступков, мне пришлось поработать над собственным подсознанием. И я добился успеха! С самых первых шагов в очередной жизни оно твердит мне: будь никаким, ничто в этой жизни не должно тебя касаться. Если хочешь, можешь назвать это роком или судьбой… Единственное, что меня удивляет, — и я понял это только сейчас, в разговоре с тобой, — каждый раз, без исключения, я рождаюсь русским. Тебе это не кажется странным?
— Отнюдь! — Лукарий достал из кармана трубку, не спеша набил ее табаком. — Более того, это представляется мне закономерным. Дело в том, что тебе лишь кажется, что ты живешь так один, а на самом деле довольно много людей, называющих себя русскими интеллигентами, давно уже исповедуют ту же философию существования. Ни во что не вмешиваться, ничего не хотеть, жить, чтобы жить… В свое время они с удивительной легкостью дали разграбить и осквернить свой дом, потом десятки лет жили, не поднимая головы. Да и теперь, как тараканы, все больше по своим углам. Так что, дорогой мой друг, ты далеко не одинок! Бесспорно, тебе принадлежит открытие убежища в психиатрической клинике, но, поверь, очень скоро и они придут к тому же выводу, в сущности, эти люди уже на пути в дурдом!
Лукарий поднес к трубке спичку, потянул в себя воздух. По кабинету расползся аромат хорошего табака. Краем глаза он наблюдал за Евсевием и не мог не видеть, что тот насупился и, как в начале разговора, уставился в пол. Каждый любит думать о себе как о чем-то исключительном, и разрушать этот миф всегда болезненно и опасно для дружбы. Никому неохота стоять в бесконечной шеренге усталых и безликих… Лукарий понял, что совершил ошибку, и готов уже был загладить свою вину, но Евсевий вдруг резко вскинул голову и спросил:
— Зачем ты пришел? — В голосе его звучало нечто большее, чем простая обида. — Тебе от меня что-то надо? Учти, я ничего не сделаю и не скажу! Подумать только, из-за чьей-то прихоти я могу нарушить хрупкое равновесие и лишиться вечной жизни на Земле! — Евсевий опасливо отодвинулся на дальний конец кушетки. — Уходи, я чувствую, ты несешь мне погибель!
— С чего ты взял? — Лукарий подчеркнуто спокойно улыбнулся, медленно допил свое шардоне. — Мне просто захотелось тебя повидать, вспомнить наше детство. Сам подумай, что мне, с моими возможностями, может быть нужно от тебя? — Он недоуменно пожал плечами. — Да и какой вред могут тебе принести воспоминания? Все уже в прошлом, они никак не повлияют на твою карму. — Он взял бутылку, разлил вино по бокалам. — Неужели тебе не приятно снова окунуться в то далекое время? Счастливая, безмятежная пора…
