Книга Я - паладин! - Виктор Косенков

Весна пахла землей. Мокрой, жирной землей, очнувшейся ото сна и готовой дарить жизнь.

Леон сидел на холме и смотрел на реку. Вздувшаяся, полноводная, она несла всякий мусор, ворочала целыми стволами, поднимала со дна огромные, раздувшиеся топляки, которые страшными чудовищами выныривали из черной, бурлящей глубины, показывались на миг и снова исчезали.

В этом был какой-то большой, серьезный смысл. Но Леон никак не мог его уловить.

Топляк. Огромный, старый, давно ушедший на дно, в ил, вдруг срывался с места, поднимался вверх, чтобы показаться на поверхности во всем своем уродстве. И снова уйти. Спрятаться. Как выдуманное чудовище, что всегда живет под кроватью. Во тьме. Но иногда, раз в год, может высунуть оттуда свою страшную лапу. Реальную, настоящую.

Леон смотрел на реку и вертел в руках ленту. Ту самую, что подарила ему Марта на ярмарке, с которой, пожалуй, и начались все эти злоключения. Сначала еретик, потом мертвяки.

Лента струилась меж пальцами, как живая. Леон намотал ее на запястье, чтобы не потерять. Ему нравилось касаться ее, такой мягкой, нежной, трепетной. Сразу вспоминалась ее хозяйка. И ее слова: «Ты теперь мой рыцарь». От этого становилось тепло и где-то внутри пробегала дрожь. Хотелось бежать, не важно куда, главное – бежать, чтобы ветер в лицо, чтобы трава путалась в ногах!

Но бежать было некуда. Да и незачем.

Леон следил за коровами.

Ему доверили пастушью работу. С одной стороны, ничего сложного, знай себе сиди на холме да приглядывай за пасущимися животными. С другой стороны, огромная ответственность. Ведь каждая корова – кормилица. Потому Леон частенько набирал пригоршню камней и выпуливал их один за другим по какой-нибудь подходящей мишени с помощью пращи. Руку набивал. И глазомер. Объектами для стрельбы могли быть большие валуны, деревца или отдельно стоящие кустики. Иногда из озорства Леон закидывал камень в Лес. Раскручивал ременную петлю что было силы, и выстреливал камень под углом вверх. Так, что он исчезал в ослепительно-голубом небе. Потом прислушивался. И иногда до его слуха доносился негромкий стук. Камень находил пристанище на том берегу.

Конечно, праща не могла считаться серьезным оружием. Но пробить голову волку была способна. Еще у Леона был кнут, длинный, из сыромятной бледной кожи. И нож. Его личный, подаренный отцом на празднике весны. С кнутом Леон управлялся неплохо. По крайней мере коровы его опасались. А ножик всегда носил на поясе. Тот был невелик, но… но свой, настоящий, с теплой, удобной рукояткой.

Еще Леон учился играть на дудочке. Отец сказал ему, что дудочка самый что ни на есть пастуший инструмент. И что все пастухи умеют на ней играть.

Откуда умеют?

А кто ж их знает… Учатся как-то.

Вот мальчишка и учился. Получалось плохо. Животные от резких звуков, издаваемых свирелью, нервно вздрагивали и норовили убраться подальше.

Коровы оставались на выпасе до вечера. Потом Леон гнал их в деревню и шел спать. Утром, рано-рано, после первой дойки, он собирал стадо снова и вел его на пастбище. Из деревни к нему прибегал кто-нибудь из малышей, приносил еду. Точно так же сам Леон бегал к отцу на поле прошлым летом. От этого он чувствовал себя совсем-совсем взрослым. Малышня смотрела на него с уважением. Просили подержать кнут. Леон не жадничал. Давал.

А вокруг бушевала весна.

Распускались цветы, такие, каких Леон и не знал вовсе, трава, словно обезумевшая, стремилась к солнцу, вспарывала землю. Бабочки, жуки, птицы, звери – все это просыпалось, бегало, летало, ползало, радовалось теплу, солнцу!

И Лес за рекой оживал. Но это почему-то не приносило радости.

С холма было хорошо видно, как просыпаются деревья. Как медленно, но неумолимо, день за днем, катится из глубины зеленый вал. Скоро он доберется до реки. И Лес, тот, чужой, снова станет прежним. Омерзительно живым.

Леон вспомнил зиму, зверя, змеиное дерево. Вспомнил Карла и то, какими глазами он смотрел на него, сжимая рукоять ножа. Нет, это не Карл смотрел, это Лес. Лес пялился на Леона, захватив душу ребенка, он пытался утащить других детей в чащу, в глубину. Чтобы никто и никогда не вышел оттуда.

От осознания этого становилось страшно и холодно.

Леон поежился и поднялся на ноги. Коровы разбрелись и умиротворенно жевали. У них была короткая память, события зимы нисколько не трогали животных.

Мимо пастбища, далеко-далеко, уходила дорога. Та самая, по которой, если ехать и ехать, можно прийти в столицу. Где правит император и все люди разговаривают странно, как те паладины, что спасали деревню от нашествия мертвяков.

«Может быть, и Марта там… – подумал Леон. – Танцует где-нибудь на площади».

И ему отчаянно захотелось оказаться там, чтобы утащить ее снова куда-то. Чтобы она показывала ему самого высокого человека или рассказывала, как она кормила тролля.

Потом Леон посмотрел в сторону деревни.

Там по дороге кто-то шел.

Леон прищурился, прикрылся ладонью от солнца.