Снова отцу Фреду пришлось прервать чтение, так как возгласы ликования раздались и в его сторожке. Старый еж сделал вид, что собирается захлопнуть книгу:
— Кхм… Вы слушать будете или нам спать ложиться, а? Кхе-хе…
— Извини, друг, молчим и слушаем, — заверил его отец Кэррол. — Мы обрадовались за сестру Амил.
Фред снова нагнулся к книге, бормоча:
— Да, признаться, мы все тут тоже… так же радовались, когда я первый раз читал. Ну, продолжим:
«Чудо произошло или же подействовала магия? Когда я сообщил аббатисе о решении Амил, она опечалилась и сказала, что еще поговорит с сестрой. Свидетелем их беседы я не был, но сразу вспомнил об этом, как только увидел сестру Амил, свободно передвигающуюся без посторонней помощи. Вечером, когда сестра Амил, завернувшись в плащ, крепко спала возле костра, я подошел к аббатисе Жермине. Наша мудрая мать настоятельница поведала мне, что вручила Амил обрывок древнего пергамента, полученный ею много сезонов назад от искусного целителя. Очевидно, сестра Амил умело воспользовалась даром матери Жермииы. Был ли это рецепт целебной смеси или текст волшебного заклинания — этого мать настоятельница мне не сказала».
Марта чуть не застонала от разочарования, но заставила себя сидеть тихо, не мешая чтению.
Отец Фред продолжал:
— На следующее утро я подошел к сестре Амил, которая как будто крепла на глазах и шла уверенным, твердым шагом. Естественно, мне хотелось узнать подробнее о древнем пергаменте, сыгравшем решающую роль в ее жизни. Но сестра Амил вежливо, с какой-то таинственной улыбкой на устах уклонилась от моих настойчивых расспросов. Несколько раз в течение дневного марша я возобновлял попытки что-нибудь разузнать, но лишь вечером, после утомительного перехода по пересеченной местности под моросящим дождем, сидя у костра, она согласилась удовлетворить мое назойливое любопытство. Ее слова запечатлелись в моей памяти. Вот они, что бы они ни означали: «Надпись на пергаменте полезна лишь тому, кто, подобно мне, в ней нуждается, кто страдает телом или духом. Я храню в памяти строки, оставленные древним целителем. Пергамент остался в Обители, но сила его во мне. Каждый, кто нуждается и кто его найдет, может им воспользоваться».
Под цветком, что не растет,
Сильватикус в покое ждет.
Ею мой секрет храним,
Думать надобно над ним.
А тюрьма четверонога,
Но не ходит по дорогам.
Руки-ноги — ну и ну! —
Держат узника в плену.
Фред решительным жестом закрыл книгу и обратился к ее обложке:
— Постелька соскучилась, ждет меня. Устал, старичок, — сообщил он своей ночной рубахе. — Спокойной ночи, хе-хе-хе.
— И это все? — разочарованно протянул Брагун.
— Если бы было что-то еще, отец Фред обязательно бы нам сказал, — заверил выдру отец Кэррол. — Так ведь, отец Фред?
— Верно, верно, малыш Кэррол, не утаил бы. Все, что вас интересует, разыскано. Все о сестре Амил. И карта у нас есть, которой пользовался Матиас в поисках Маттимео. На ней и Глинобитная Обитель обозначена.
— Завтра, завтра, — зевнула Саро и сладко потянулась. — Вся эта суета да беготня, гонки, танцы да прыжки… Я уже сплю. Эту загадку сестры Амил лучше разгадывать на свежую голову. Цветы не цветут, ростки не растут, тюрьма на ножках, лапы в сапожках. Да и Сильватикус покойная пока в покое упокоена…
— Сильватикус — первая настоятельница Обители, — сообщил Фред, примеряясь головными иголками к проему ночной рубахи. — Не помню уже, откуда я знаю ее имя, должно быть, еще из сказок детского сада. Хе-хе, вот как в памяти бывает: то утонет, то всплывет… Дверью не хлопайте, ей это не нравится, моей красавице. Спокойной ночи.
Возвращаясь к аббатству, они с удовольствием втягивали в себя ароматный ночной воздух, обсуждали только что услышанное и делились впечатлениями.
Марта повернулась к Брагуну и Саро, толкавшим ее кресло:
— Фред уверен, что вы — те самые пришельцы из прошлого. Вы ему верите?
— Конечно, — без колебаний кивнул Брагун. — И мы добудем этот пергамент из Обители. Так, Саро?
— Вне всякого сомнения, — отозвалась Саро. — Спорю на чай с нектаром, вы еще затанцуете, мисс Марта.
Марта радостно улыбнулась:
— Этот мой первый танец будет для вас. А завтра я перепишу загадку сестры Амил, чтобы не забыть слова.
— Мудрая у меня сестричка, во! — подскочил к ним Хорти. — Я тоже займусь этим. Кто лучше меня читает карту?
Брагун и Саро переглянулись.
— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал Брагун.
Их беседу прервала сестра Сетива. Целительница подошла с фонарем в лапе и обратилась к гостям:
— Я вас провожу в спальню. Переночуете в палате рядом с моей кельей.
Брагун поклонился сестре Сетиве:
— Даже не верится, что буду спать в настоящей кровати.
— Да уж, где нам только не приходилось преклонять буйные головушки! Но как только рассветет, снова подумаем, как вам помочь, Марта.
Брагун решительно хлопнул хвостом:
— Можете спокойно спорить на свой завтрак, Марта. Мы вас не оставим.
— Приятных сновидений, друзья.
Сетиве эти разговоры надоели, и она не слишком нежно подтолкнула своих новых подопечных корявым терновым посохом:
— Следуйте за мной! Идем в мою лечебницу. И горе вам, если будете храпеть и нарушать мой покой.
— О, мы будем тише воды в пруду в безветренный день, а утром увидите, какой будет порядок, — заверил ее Брагун.
При входе в палату Сетива подняла взгляд на Саро и Брагуна:
— Стереть грязь с лап и эти глупые улыбки с физиономий! Спокойной ночи! — пожелала сестра Сетива командным голосом и захлопнула за собою дверь.
12
Рассветный северо-восточный горизонт радовал предвестиями доброй погоды. Солнечные лучи превращали туман над речкой в легкую золотистую дымку. Лонна Острый Глаз, прихрамывая, вышел вслед за выдрами, высыпавшими из пещеры, чтобы встретить Графо Трока. Гость прибыл на странного вида неуклюжей посудине, с закругленными обводами носа и кормы. Середину судна занимала шаткая с виду надстройка, смахивавшая на сарай. Парус, небрежно подобранный на единственной рее единственной мачты, во многих местах был украшен грубыми заплатами.
Графо Трок оказался толстой жизнерадостной речной выдрой. Макушку его украшал железный шлем, похожий на кухонную кастрюлю, а на физиономии сияла улыбка, с которой он, очевидно, расставался еще реже, чем со шлемом. Подвалив к берегу и положив на палубу весло-шест, речной волк вразвалочку сошел на берег.
