С практической точки зрения это означало, что на поверхности Паломе нужно было повернуть голову всего два раза, чтобы полностью осмотреться вокруг и увидеть все до самого горизонта. Под водой же для этого ей следовало повернуться раз девять, пристально вглядываясь, и на расстоянии пятнадцати — двадцати метров уже ничего не было видно.
Сначала Палома сосредоточила внимание на первом «секторе», но там не было ничего, кроме скал. Во втором «секторе» быстро промелькнули несколько теней, из чего девушка поняла, что где-то на глубине проплыли молотоголовые акулы. Цвет их туловищ, если глядеть через толщу воды, полностью сливался с коричнево-зеленой каменистой поверхностью горы.
Строго говоря, Палома не ожидала увидеть или найти что-то определенное — она просто осматривалась вокруг, как делала изо дня в день; однако на подсознательном уровне она понимала, что ищет раненого манта-рэя, которого встретила здесь в прошлый раз. Она очень надеялась, хотя и не решилась бы признаться себе в этом вслух, что манта-рэй снова появится на этом же месте.
Методично исследуя остальные «секторы» пространства вокруг, она поняла, что надежда ее тщетна: вряд ли манта-рэй вернется сюда, и с ее стороны было совершенной глупостью рассчитывать на это. Манта-рэй не живут в каком-то определенном месте — они неустанно бороздят подводные просторы в поисках пищи, и их дом всегда там, куда принесут их крылья. В этом они очень похожи на буревестников. И даже если бы это конкретное животное решило нарушить обычай и облюбовать какую-то территорию, меньше всего шансов быть облюбованной было у Паломиной подводной горы, ведь манта-рэй наверняка запомнил, как с ним обошлись тут однажды.
Наконец где-то в восьмом «секторе» она увидела манта-рэя, но совершенно точно другого. Он был меньше размером и на расстоянии походил на выброшенный черный шутовской колпак. Палома уже почти отвернулась в сторону, чтобы обследовать последний «сектор» горы, но задержала взгляд на животном внизу и вдруг поняла, что это и есть тот самый раненый манта-рэй.
Слишком большое расстояние сначала сбило ее с толку. Теперь же она сравнила манта-рэя с окружающими объектами и увидела, что, хотя он и выглядит маленьким при беглом рассмотрении, скалы вокруг кажутся по сравнению с ним просто карликами. Морские веера, которые в длину в два раза меньше человека, а в ширину много толще, представлялись крохотными, как почтовая марка. А проплывающие мимо молотоголовые акулы казались рядом с манта-рэем не больше спаниеля. И к тому же, хорошенько приглядевшись, Палома разглядела белый шрам рядом с левым рогом животного.
Палома решила, что, возможно, манта-рэй держится ближе ко дну, потому что там течение разбивается об окружающие скалы и обессилевшему животному с ним легче справиться. Кроме того, слабое течение меньше теребило торчащие из раны животного остатки сетей, которые и без того доставляли ему много боли.
Для него это было временное укрытие, где море не отягчало его и без того незавидного положения.
Конечно, это могло быть верно лишь в том случае, если манта-рэй чувствуют боль. Хобим говорил Паломе, что некоторые животные совсем не испытывают ощущений, похожих на то, что люди называют болью. Они могут инстинктивно чувствовать опасность, шок, потерю конечности или телесных жидкостей — но не боль. Ведь боль — всего лишь придуманное человеком название человеческому же ощущению. И все же Палома знала, что это животное чувствует что-то сродни боли, что-то вызывающее тревогу и страдание, — недаром вчера, когда она дернула за веревки, застрявшие в его ране, манта-рэй бросился прочь, как собака, наступившая на пчелу.
Похоже, именно инстинкт подсказал ему, что он может найти укрытие в месте, где течение слабее, и что нужно держаться ближе ко дну. Как и любое другое животное, включая человека, манта-рэй искал место, где он испытывал бы меньше дискомфорта. Наверняка он побывал везде — на глубине и на мелководье, рядом с подводной горой и вдалеке от нее, — пока не нашел это наиболее удобное для него место, где и решил остаться.
Все бы ничего, но если манта-рэй собирается долгое время оставаться на глубине двадцати — двадцати одного метра, Палома вряд ли сумеет чем-либо ему помочь. Она, конечно, могла нырнуть так глубоко, но ее дыхания вряд ли хватило бы на то, чтобы совершить какие-то действия перед тем, как вернуться на поверхность.
На поверхности чем больше ты двигаешься, тем больше кислорода потребляешь, тем глубже и чаще приходится дышать. Под водой у тебя в запасе ровно столько кислорода, сколько ты принес в легких, ведь «дышать чаще» здесь вряд ли удастся.
Когда Хобим впервые объяснил ей эту прописную истину, Палома лишь ответила утомленным вздохом. Неужели отец считал ее полной глупышкой? Ведь любому ясно, что под водой нечем дышать, и поэтому человек набирает полную грудь воздуха, прежде чем опуститься в море.
Однако потом, когда она уже ныряла бесчисленное количество раз на различную глубину и испытала на практике, как неодинаково реагирует ее организм на разное давление и нагрузку под водой, Палома поняла, что имел в виду отец. Действительно, перед тем как нырять, нужно четко знать, на какую глубину ты опускаешься и что именно собираешься делать под водой. Приняв решение, нельзя его менять в последнюю минуту, находясь на глубине, ведь это ведет к растерянности, усталости, панике, удушью и может закончиться смертью.
Так, Палома знала наверняка, что ей хватит дыхания на то, чтобы опуститься на глубину восемнадцати или двадцати метров, обхватить ногами скалу и понаблюдать, что происходит вокруг, или даже оттолкнуться и проплыть между выступами скалы. Но она умела распознавать сигналы, посылаемые организмом, и понимала, когда нужно начать подниматься на поверхность. Если бы она опустилась на ту же глубину, а потом вдруг решила собрать устриц, опустившись еще на три метра, то тут же почувствовала бы, что пора возвращаться назад. Но так как она уже опустилась глубже, чем собиралась изначально, эти сигналы пришли бы слишком поздно и кислорода не хватило бы на то, чтобы успешно вернуться к лодке. Палома хорошо представляла себе, что произойдет дальше.
Дальше она начнет подниматься наверх, однако не так, как следовало бы, — спокойно, экономно расходуя кислород, слегка подталкивая себя ногами и предоставляя телу всплывать самому. Нет, ей пришлось бы отчаянно работать всеми конечностями, и еще до того, как она приблизится к поверхности, легкую тесноту в легких сменит острое жжение. Виски ее уже будут не просто пульсировать, а разрываться от беспощадной боли, готовые вот-вот лопнуть.
Достаточно будет одного взгляда вверх, чтобы понять, что от поверхности ее отделяет толща воды в два десятка метров и что выбраться на поверхность ей не удастся.
Без кислорода ее мозг перестанет функционировать, и она потеряет сознание. А дальше ее может спасти лишь счастливый случай.
Если повезет и она отключится недалеко от поверхности, то существует шанс, что ее голова выскочит из воды до того, как диафрагма рефлекторно заставит ее вдохнуть. Может даже случиться так, что она всплывет, лежа на спине, а не на животе, — тогда она вдохнет воздух, а не воду. После двух-трех вдохов мозг снова начнет работать, и сознание вернется. И хотя она вряд ли вспомнит, что произошло, через какое-то время она вновь обретет силы, чтобы продолжить плавать и нырять.
