Я поколебался.
— То, что я сделал… позвонил Кэндол, это ведь не меняет наше… то, о чем мы говорили. Повышение? — Я почувствовал, что краснею.
— Господи, конечно, нет. Мое слово — это мое слово. Мы ведь договорились.
Снаружи просигналила машина. Мэр инстинктивно проверил, не клиент ли. Нет. Но он остался стоять у двери и налил себе кофе. Я видел, как он передвигает рычаги, становится торговцем, каким и был внутри себя. Он стоял спиной ко мне, но по движению его затылка я видел, что глаза мэра следуют за чем-то.
— Погляди-ка… Бьюсь об заклад, они сюда еще завернут. Так и пахнет продажей. Нерешительность — это «да» подсознания.
Я не ушел, потому что мэр следил за машиной, и пока он следил, стоя на ступеньках трейлера, все его тело поворачивалось следом за ней. Я посмотрел по сторонам и увидел теплые сапоги, скребок и мешок с каменной солью возле двери, а также ассорти обрамленных грамот за «Обслуживание клиентов» и «Стремление к совершенству» на отделанной панелями стенке. Мэр много лет был спонсором команд «Маленькой лиги». Мой сын играл в одной из них. Фотография этой команды тоже висела на стене.
— А как здесь оказался приз «Лучшего продавца года», когда вы здесь единственный продавец?
Конечно, я переступил границу, но в тот момент я ощущал себя на равных с ним.
Мэр оставался спиной ко мне.
— Есть годы, когда я не принимаю приза. Иногда он остается в коробке. — Он обернулся и сурово посмотрел на меня, но затем суровость медленно перешла в широкую улыбку, и он повторил: — Иногда он остается в коробке.
Пока мы разговаривали, материализовался день — день ясного неба и холода. Трейлер утратил бронзово-оранжевое свечение, но в нем было жарче, чем в аду. Заработал факс.
Мэр подошел, вытащил лист.
— Процентные ставки понижаются, Лоренс. Время покупать. Раз уж ты здесь, не подобрать ли тебе чего-нибудь симпатичного? Скажем, без выплаты наличными сразу или процентов в течение шести месяцев. Это означает, что ты практически украдешь у меня машину. Вот что я тебе скажу: машина говорит о человеке чертовски много, и, если ты такой человек, каким я тебя считаю, ты ведь собираешься высмотреть себе новую женщину, верно?
На такой вопрос не ожидают ответа.
Мэр указывал на свою стоянку:
— У меня есть кое-что, я ее называю «Восторг холостяка», кое-что спортивное, но не слишком броское, кое-что для разведенного, вроде тебя, с учетом нашей непрерывно меняющейся социальной динамики. Можешь ездить на ней на киносеансы или по воскресеньям в церковь или привозить сына домой в удобном детском сиденьице. Поверь мне, на ней просто написано твое имя. — Тут мэра отвлек зуммер, возвестивший еще один раунд в схватке с жизнью. — Как я говорил, они вернулись. Я тебе позвоню, Лоренс. — С этими словами мэр взял несколько леденцов из вазы у него под рукой и вышел на холод.
Глава 12
Автоответчик мигал. Голос Джанин был менее резким, чем обычно:
— Ты здесь? Возьми трубку.
На заднем плане я услышал смех Эдди. В эту секунду я даже не мог представить себе его лицо.
Джанин снова сказала:
— Позвони мне, когда вернешься. — Она выждала. — Мы не едем во Флориду. Я беременна. — Она повесила трубку.
Я просто уехал из дома. Только бы не быть там. Макс сидел рядом со мной, отключенный от всего, — мне бы так. В пасти он держал свою жевательную кость.
У склада на окраине, металлической крепости, обнесенной колючей проволокой, я припарковался и вылез из машины. Открыл помещение, которое арендовал, чтобы хранить вещи, сохраненные после моего брака.
Я не мог стерпеть полного ограбления или унизительности дешевой распродажи. Черт побери, почему бы тогда не записаться на собственное публичное побиение камнями. Обходилось мне это в тридцать три доллара в месяц — только арендной платы.
Внутри хранились мишень для дротиков, доска для игры в триктрак, она же шахматная, она же шашечная, набор гантелей, велотренажер, настольный футбол с игроками, нанизанными на прутья, настольный бильярд, складные стулья и машинка для попкорна, плейер, набор для «мартини» со стаканами и шейкером, сломанный автоответчик, телевизор первого поколения на который, чтобы хоть что-нибудь видеть, требовалось смотреть прямо… И все это еще не оплачено, куплено в рассрочку от трех до пяти лет при безбожных процентах. Насколько мне помнилось, за всю нашу совместную жизнь мы сыграли только две партии в настольный футбол — потом наш брак распался.
Было примерно одиннадцать часов, когда я проехал мимо дома Лайзы Кэндол. Я просто не мог выбросить из головы эту женщину. В ее квартире было темно, но в квартире под ней горел свет. Тень двигалась на фоне серебристого снопа лучей от телевизионного экрана.
Мне следовало уехать, и я уехал, но полчаса спустя позвонил ей из телефонной будки. Никто не ответил. Я долго не вешал трубку. Меня не заботило, что я нарушаю соглашение с мэром. Я ведь не собирался упоминать о деле — только скажу, что именно я нашел ее ребенка.
Я покружил по кварталу, где жила Лойс, затем снова позвонил Кэндол, и снова ответа не было. Я вернулся к ее дому, припарковался и начал ждать. Ночь продвинулась за половину двенадцатого. Все казалось вневременным, снег падал и падал, но теперь мягко, тяжелыми хлопьями.
Не знаю, почему беременность Джанин хоть что-то значила для меня, и тем не менее… Я вспомнил, как она сказала мне, что беременна Эдди. В глубине сердца я знал, что будь я все еще женат, так находился бы сейчас дома, в постели, а здесь я в эту глухую ночь потому, что убегаю от себя, от холодной тьмы того места, где когда-то жил со своей семьей.
Я посмотрел вдоль улицы и снова включил мотор. За годы здесь кое-что изменилось. Почти половина особняков преобразилась в многоквартирные дома, Лайзы Кэндол этого мира вторглись в мир пригородов. Вот навстречу чему, возможно, двигался я — навстречу опасности, необходимости продать дом только ради выплаты алиментов. Вот насколько зыбким было мое существование.
Я испытывал то же самое ощущение нерешительности, неспособности двинуться вперед, ощущение отчуждения и одиночества, западни. Как можно прийти в себя, потеряв ребенка?
И тут я понял, почему нахожусь здесь. Я вспомнил ночной фильм о полицейском, который влюбился в жену своего напарника. Затем напарника убили в перестрелке. В финале полицейский получил эту женщину. Почему-то мне казалось, что я могу пригреть Лайзу Кэндол. Вдруг из этого что-то выйдет? Я нашел тело ее ребенка. Я понимал глубину потери — моего ребенка у меня отняли. Я продолжал думать, что у нас есть общая почва для разговора.
Кто-то подъехал на машине. Я увидел дымок глушителя в багряном сиянии стоп-сигналов. Кто-то вылез из машины и исчез внутри дома. В квартире, которую снимал Лейкок, вспыхнул свет.
Я следил, как тени в квартире соприкоснулись в ночной сделке — порождение тоскливой потребности, которая гонит страдающих бессонницей во тьму, где душевный мир или отупление можно выменять в любой требуемой форме: вколов в вену, втянув через нос, вдохнув в легкие.
