На протяжении часа подъехали еще две машины, и соблюдался тот же ритуал. Не здесь ли объяснение гибели девочки — в этой веренице обездоленных.
Может быть, Лейкок перекормил Кэндол амфетаминами?
Я вылез из машины, постоял в желтом свете, отбрасываемом домом, затем поднялся по лестнице и позвонил в его дверь.
По выражению в глазах Лейкока я сразу понял, что он ждал кого-то совсем другого, но он оправился с той же ироничностью, какая отличала его в старших классах школы. Он сказал:
— Дерьмо! Шеф Бойярди,[6]с вами никакой бефстроганов в горло не полезет.
Он подпирал дверь ногой. На нем была белая безрукавка. Волосы подстрижены коротко, по-военному.
— Мне надо поговорить с тобой, Реймонд.
— Боюсь, внутри дома мы милостыни не подаем. Требование администрации. Вам понятно?
На площадку из его комнаты бил жаркий запах отбросов.
Я положил ладонь на дверь:
— Хочу задать тебе несколько вопросов о твоей соседке, мисс Кэндол.
Он попытался закрыть дверь, но я протиснулся внутрь. И увидел, что он опять торгует марихуаной. На кофейном столике лежали маленькие пакетики и стояли весы.
Наши взгляды встретились.
— Вполне законно, если вы исходите из предпосылки, что жизнь — это болезнь. — Ухмылка у него была, как у крысы. Лейкок один из тех блистательных, но бунтующих типов, напоминавших мне, чем мог бы стать тот подросток из «Над пропастью во ржи», будь он реальным.
— Меня не интересуют эти твои дела, — сказал я. — Хочу спросить тебя кое о чем.
Он поглядел на меня:
— Ваше невежество в области юридических процедур… ну, откровенно говоря, оно приводит меня в ужас. При вас нет ордера на обыск, и, следовательно, с точки зрения закона ничего этого не существует. Не может считаться уликой. Но вот что я вам скажу: я готов посмотреть сквозь пальцы на эти неувязки и пойти вам навстречу исключительно из-за нашего давнего знакомства.
Ощущение было такое, будто я двигаюсь в замедленном темпе. Я сказал:
— Заткнись. — Реймонд все еще улыбался. — Ты был здесь в ту ночь, когда ребенка мисс Кэндол сбили?
— Вы что, целитесь завести с ней знакомство?
Я ничего не ответил, и он покачал головой:
— Нет… Я отсутствовал по делам. Для меня это была та еще ночь.
— Всю ночь?
— Да. — Он пожал плечами. — Все это я пропустил.
— А что ты о ней знаешь, вообще говоря?
— Вообще говоря, я с соседями не общаюсь.
— Не доводи меня, слышишь. Мне плевать, чей ты родственник. Я тебя прикончу прямо сейчас.
Реймонд кивнул:
— Ну ладно… ладно. Она ругается по телефону. Иногда я слышу, как она орет, вот и все, и ничего больше. — Он потянул пиво из большой банки — такие называют «канистры». Потом подмигнул и попытался восстановить мир между нами. — Кому, черт возьми, пришло в голову, что человеку может потребоваться столько пива?
Он принадлежал к типу тех, кто наделен природной способностью снимать напряжение. Не всякому дано стать наркодилером. Занятие не из легких.
— Ты когда-нибудь слышал, из-за чего она скандалит?
Он как будто приготовился срыгнуть, но не срыгнул и покачал головой:
— Послушайте, я в чужие дела не суюсь.
Комнату захламляли пустые банки и обертки из Макдоналдса. Я увидел на столике «Анкету для ищущих работу», которую он заполнял. В графе «Что мне в себе нравится» он написал несколько строк, но все повычеркивал.
Реймонд проследил мой взгляд и сказал:
— Э-эй, у меня есть другой списочек: «Что я в себе ненавижу». Я собираюсь издать его в трех томах… — Он снова отхлебнул пива. И стиснул банку так, что послышался звук, который издает сминаемая жесть. Он помрачнел и посмотрел на меня. — Знаете, что по-настоящему меня доводит? Меньше шести месяцев назад я плавал на авианосце в Южном Тихом океане.
Я следил, как снаружи падает снег. Контроль над разговором я потерял.
Реймонд встал и показал мне снимок — он в каком-то баре в обществе женщины с шоколадного цвета грудями и темными сосками. Он только поматывал головой. В этот момент казалось, что его мозги проясняются.
— Знаете, чем я сейчас зарабатываю на жизнь? Расфасовываю бакалею. Вот, что предлагает центр профориентации ВМФ. Расфасовывать бакалею, мать ее.
Я взглянул на марихуану на столике.
— Это? Это мой пенсионный фонд.
Я сказал:
— Сожалеть — это будто пустить кого-нибудь жить у тебя в голове без платы за проживание.
— В точку! Занесите на свой счет. Может, вы не такой тупой, каким кажетесь.
— Нет, как раз такой. — Я улыбнулся ему, и это немало значило.
Уходя, я заметил надпись над дверью. Она гласила: «Никто из нас не оказался на волне удачи». Я сказал:
— По-моему, ты мог бы достичь в жизни куда большего.
Реймонд потер обнаженные руки. Я увидел красные точки там, где он кололся. Он перехватил мой взгляд.
— Я смотрю на это так: наркоман — это больной, который пытается стать здоровым, вот и все. — Он вышел следом за мной на лестничную площадку. — Послушайте, не знаю, важно ли это, но Кэндол иногда по ночам уходит, и очень надолго.
— А сегодня когда она ушла?
— Несколько часов назад.
Мы стояли на площадке. Квартира Кэндол была прямо над нами.
— Хотите подняться и поглядеть? Я знаю, где она прячет ключ. Одна из плиток вынимается из пола. Слева от двери.
Я покачал головой. Конечно, я хотел заглянуть в ее мир. Но не при нем.
— Ты там бывал?
— Это стало бы признанием незаконного проникновения со взломом, так? — Реймонд обхватил себя обеими руками. Он выглядел исхудавшим — тело, измученное наркотиками. — Эта женщина меня доводит. У нее же ни мужа нет, ни вообще кого-нибудь, никого и ничего, а она торчит и торчит здесь. Она многих людей доводит.
Мы стояли в грязном желтом свете лестницы.
— Каких людей?
Реймонд пожал плечами:
— Ну, ребят… ребят из школы. Ходит слух, будто Кэндол по-настоящему умерла от передозировки в ту ночь, когда ребенок погиб, а потом вернулась призраком. Вернулась искать того, кто сбил ее дочку. Жуткая чушь, верно? Но ребята суеверны. Иногда по ночам они являются, одни паркуются снаружи, другие приходят сюда, насмерть перепуганные, девчонки хихикают, их дружки завывают под привидения.
