— Я отказался от вкуса ради здоровья. Невелика цена, как по-твоему?
Он нацеливался перейти к описанию прямой кишки и к тому, как ее укупоривают токсины, но тут я сказал без экивоков:
— А как насчет второй машины?
Мэр утратил улыбку.
— И что о ней?
— Как давно вы о ней знали?
Я увидел движение его языка, когда он продвинул за щеку содержимое рта. Он сглотнул и утер губы.
— На следующий день после происшествия мне сообщили, что ребенка могла сбить другая машина.
— Почему вы мне не сказали? — Я смотрел сквозь него. Когда этот отчет будет опубликован, Кайл узнает, что была вторая машина. Может быть, первой машиной вообще была не его.
— Факт остается фактом: Кайл сбил девочку и не остановился проверить, жива ли она. И не важно, была ли его машина первой или второй. — Мэр секунду помолчал, его глаза широко раскрылись. — Вот что, Лоренс, мне надоело разбираться в том, в чем мы уже разобрались. Если у тебя все, то мне надо заняться делом.
Было все еще рано. Мэр встал и открыл дверь трейлера. Холодный воздух обдал нам ноги. Однако он не позволил мне просто уйти. И переменил тон:
— Послушай, я ценю твою озабоченность, Лоренс. Может быть, я не вполне держал тебя в курсе, но что сделано, то сделано. Я думал: чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Говорю это не в упрек тебе, а чтобы тебя оберечь. Как говорят военные? «Знать не больше, чем необходимо». Это краеугольный камень демократии: знать, когда не следует задавать вопросов.
Я уже намеревался встать, но сказал:
— Еще одно, последнее. — Я не хотел упоминать о том, что звонил Кэндол, но это вырвалось само собой. — Я позвонил этой женщине… матери девочки, которая погибла. Лайзе Кэндол.
Мэр не отреагировал. Он смотрел прямо на меня.
— Откуда у тебя ее номер?
— Из распечатки звонков диспетчеру.
Я попытался что-то добавить, но мэр меня перебил:
— Ты нашел ее номер в конфиденциальном документе и позвонил ей? Я хочу знать точно. — Он пошел к столу, взял ручку и что-то записал.
Я повысил голос:
— Послушайте, мэр, для этой женщины ничего не кончено. Когда я позвонил, она была явно на грани самоубийства. Как она сумеет перенести, что ее ребенка сбили две машины?
Мэр меня не слушал.
— Ты думаешь, что можешь залезть в конфиденциальные документы, касающиеся каких-то людей, а потом звонить им? Ты когда-нибудь слышал о надлежащей процедуре, о назойливом пустячке, который мы называем конституцией? — Он испустил свистящий звук. — Просто не знаю, что и думать. Что на тебя нашло? Какого черта ты позвонил этой женщине?
— Я просто позвонил ей.
— Прекрати! — закричал мэр. — Прекрати, Лоренс! — Он покачал головой. — Знаешь, по-моему, нам следует разобраться в твоих побуждениях, прежде чем продолжать. — Я почувствовал себя приниженным. — Сначала ты озабочен Кайлом, теперь этой женщиной! Из-за расследования? Или дело в твоем одиночестве? — Он тыкал в меня веточкой сельдерея. — Я не психиатр, но ты знаешь, что тебе требуется? Хорошая ночь с хорошей бабой, вот что я скажу тебе как мужчина мужчине.
Мэр замолчал и прищелкнул языком, будто задумавшись.
— Да мы окажемся по уши в дерьме, Лоренс. Просто не верю, что ты мог так нас скомпрометировать! С чем я тут имею дело, черт подери?
Я почувствовал прилив гнева.
— Не вижу, каким образом звонок ей кого-нибудь компрометирует. Я служу в полиции. Я нашел ее ребенка. При чем тут законы?
Мэр не ответил на мой вопрос. Он глядел через стол прямо на меня:
— Так что она сказала, когда ты ей позвонил?
— Я мало чего услышал…
— Но что-то ты все же услышал?
— Она словно бы перед тем говорила с кем-то и подумала, будто он опять ей звонит. И словно просила прощения.
— Прощения?
Я кивнул:
— Да…
— Ну, это естественная составная часть горя. Во всяком случае, так теперь считается, верно?
— Да?
— Да. Ну и что тебя так озаботило?
— Кайл. Что, если эта женщина снова примет слишком большую дозу? Она ведь уже пробовала. Вдруг повторит? По-моему, Кайл уже на грани. Не знаю, выдержит ли он такое.
Мэр ударил кулаком по столу:
— Ты опять сочиняешь, перескакиваешь от Кайла к этой женщине. И опять к Кайлу. Ты зациклился на Кайле, понимаешь? По-моему, если ты хорошенько подумаешь, то увидишь за этим собственные побуждения. Ты одинок. У тебя слишком много свободного времени. У такой женщины для тебя нет ничего, Лоренс. Я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты перенес, но тебе не это нужно, не такая женщина. Суть же в этом, так? Тоска по любви…
Я смотрел себе на ноги:
— Не знаю.
— Я не собирался читать тебе лекцию, Лоренс, но просто противно смотреть, как красивый парень позволяет своей жизни рушиться ко всем чертям.
Я встал, чтобы уйти. Мэр поднял ладони:
— Ну, ладно, ладно. Может, и я тут вышел из границ. Все, больше не стану поучать тебя, как следует строить свою жизнь. А теперь сядь-ка.
Он встал, а я сел, будто мы были на качелях.
— Я не хочу, чтобы мы повздорили из-за этого. — Мэр подошел к окошку в двери и поглядел на стоянку, затем обернулся. — Возможно, будет лучше, чтобы эта женщина вернулась туда, откуда явилась. Тут я с тобой. Видишь, у нас есть точка согласия, так что разреши мне выбрать слабину. Мы установим, с кем она разговаривала по телефону, и добьемся, чтобы они забрали ее отсюда. Звучит разумно?
— Конечно…
— Одного «конечно» мало. Я спрашиваю твое мнение.
Я сказал:
— В чем, собственно, вопрос?
— В том, что делать с этой женщиной… Послушай, по-моему, твои инстинкты не ошибаются. К чему рисковать Кайлом? Нам следует вернуть эту женщину туда, откуда она явилась. По-моему, помимо всего, это наш моральный долг. — Мэр протянул руку: — Ты примешь мои извинения?
Мы подали руки друг другу.
— По-моему, Лоренс, верх берет твоя человечность. Лучше я поручу это шефу, идет?
— Я могу заняться этим сам.
— Лоренс, погоди. Ты слишком уж эмоционально причастен. Мне следовало бы помнить, что ребенка нашел ты. Каким-то образом этот факт забылся.
— Дело не в этом, — перебил я.
Мэр снова поднял ладонь:
— Возможно, но я знаю, каково тебе сейчас из-за твоей собственной семьи. И я вижу параллель, чувство потери, потери ребенка… — Мэр умолк и начал заново: — Надеюсь, я не перешел границы, упомянув твою семью? — Я промолчал. — Я хочу, чтобы ты сосредотачивал свою жизнь на чем-то одном в каждый данный момент. Сосредоточься на своем сыне. Не допусти, чтобы эта любовь погибла. Не допусти. — Я поглядел на него и кивнул. — Мы преодолеем это вместе, ты меня слышишь? Мы оба.
