была бы думать о последнем желании. — Серега попросил горе-повара пошевелить пальцами, что тот и сделал, морщась от боли. — И сухожилия вроде целы. Значит, повезло и ему, и мне. Ну а шить здесь надо по-любому, только вот чем…»
Пока он рассуждал, прибежал кочевник, посланный за шаманом, и доложил, что тот после вчерашнего пира не может поднять голову от подушки и предлагает заговорить кровь у себя в юрте. Итларь засомневался.
— Я готов помочь тебе здесь, но для этого мне нужно: кувшин вина, кувшин чистой ключевой воды из ручья, стальная игла, прокаленная на огне, отрез чистого полотна для перевязки раны и несколько конских волос. Причем вино больше пригодится тебе, чем мне, — добавил Сергей, обращаясь к Итларю. — Ты должен будешь выпить не меньше половины кувшина.
— Мне по душе это лечение, не хочу я к шаману, — капризно заявил повар.
Подошла его жена с бурдюком вина и кувшином кумыса.
— Я так и не поняла, что ты хочешь и решила взять и то, и другое, — сказала печальная женщина. — Только бы тебе было умирать полегче…
— Молчи, несчастная! Может я еще немного поживу, — ответил Итларь, нетерпеливо вырвал у нее из рук вино и принялся его проворно поглощать.
Тем временем Матвеев озвучил жене Итларя, что ему нужно для ушивания раны, и она довольно быстро принесла все необходимое. К тому моменту, как все было готово, повар был также полностью готов. Ноги его уже не держали, и он нес какой-то бред про жирную рыбу, которая все гоняется за ним с ножом в плавниках.
Не обращая внимания на болтовню Итларя, Матвеев хорошенько вымыл руки проточной водой и тщательно обработал рану. Сергей на последнем курсе ассистировал на нескольких операциях, и ему пару-тройку разов доверяли ушивать подкожно-жировую клетчатку и кожу, так что эти навыки ему пригодились в полной мере. Правда теперь ему довелось еще и ушить мышцы, но и с этим он справился. Он вспомнил, как однажды спросил хирурга, как они понимают, что с чем нужно в ране зашивать. Старый хирург тогда ответил: «Все очень просто: красненькое пришиваешь к красненькому, желтенькое — к желтенькому, а беленькое — к беленькому. Ну и постоянное повторение анатомии помогает немного».
Матвеев вспомнил эти советы и довольно быстро узловыми швами справился с раной и перевязал ее чистой тканью. Винная анестезия, как оказалось, пошла Итларю на пользу, и повар почти не чувствовал боли, а был чрезмерно весел и жизнерадостен.
— Спасибо тебе, монах, что спас меня от раны. И тебе спасибо, самая лучшая в мире жена, что ты мне не дала…ик…от жажды помереть. Прости мне, если был суров с тобой. И тебя благодарю, о грозный Тенгри-хан, что не забрал меня, такого молодого и красивого, к себе раньше срока.
А репутация Матвеева, как лекаря, таким образом еще более утвердилась в глазах очевидцев.
На закате всех рабов Сакзевой и соседних веж собрали для показательной казни. Так ничего не добившись от оставшегося в живых Могуты, Сурьбарь убедил Сакзя его казнить. Рядом с пленником лежало тело Благомудра с торчащей из спины стрелой, попавшей через спину прямо в сердце. На лице старика застыло выражение одновременного удивления и огорчения, как будто бы он говорил: «Как вы могли меня убить, я ведь только снова обрел свободу?»
Могута стоял со связанными спереди руками, а другой конец веревки был привязан к лошади со всадником. Рубахи на русиче не было, так что были заметны следы многочисленных побоев на его теле. Лицо его тоже сильно пострадало: некогда густая борода почти полностью обгорела, один глаз заплыл, и только другим синим глазом он кого-то искал в толпе. Когда он увидел проходящего Сергея, то сложил руки, правую на левую, и протянул к монаху для последнего благословения.
Матвеев, конечно, священником не был, и думал отказаться от того, что совершать ему было не положено, но увидев, сколько отчаяния и последней надежды на вечную жизнь было в этом взгляде единственного глаза, он как мог, благословил несчастного. Могута впервые за долгое время улыбнулся искренней грустной улыбкой.
— Ты, жалкий раб, хотел прокатиться на коне великого бека и даже ради этого убил двух наших караульных, — выдвинул обвинение Сурьбарь. — Ну что же, бек милостив, и пускай конь покатает тебя.
Всадник пришпорил коня и поскакал рысью, а затем и галопом. Могута еще пытался первую минуту бежать за конем, но потом упал, и его тело понесло по окрестным кочкам и оврагам.
К счастью, Сакзь разрешил Сергею и Николе по-христиански похоронить тела погибших беглецов, чем они и занялись на следующий день после казни. До этого их останки просто валялись на краю лагеря. Друзья вырыли могилы своим землякам, Сергей прочел заупокойные молитвы, какие вспомнил, и тела Благомудра и Могуты навсегда остались лежать в чужой половецкой земле.
* * *
Матвеев с огромным любопытством наблюдал за процессией, выезжающей из ворот города. Предыдущие пару дней прошли в суматохе подготовки к походу, а потому не особо отложились в памяти у Сергея. Но теперь ему точно было на что посмотреть, и что надолго запомнить.
Возглавлял поход сам хан Шарукан — высокий полноватый рыжеволосый половец верхом на коне буланой масти. Хан сидел подбоченясь и важно смотрел по сторонам. На вид ему было лет не больше тридцати. Хан Шарукан был щегольски одет для своего времени: на нем красовался парчовый желтый кафтан, плотно облегающий тело и расшитый изображениями черных драконов. По вороту, рукавам и подолу кафтан был украшен причудливым орнаментом, вышитым серебряной нитью. К опоясавшему верхнюю одежду кожаному ремню отличной выделки был прикреплен дорогой кинжал, украшенный большим самоцветом. Обут хан был в красные кожаные сапоги с загнутыми вверх носками, а голову его венчала кожаная шапка, подбитая волчьим мехом. Шарукана окружал отряд из десяти вооруженных до зубов телохранителей, один из которых нес полотнище с ханским знаком — желтой змеей на черном фоне.
Хан Тарх был одет менее пышно, но тоже добротно. Под его синим кафтаном можно было заметить нижнюю коричневую шелковую рубаху. Его длинные седые волосы выбивались из-под остроконечного серебряного шлема и падали на плечи. Тарх сидел степенно и благородно на своем гнедом коне, и это только добавляло статуса этому пожилому правителю. За ханом ехали его три сына: впереди был старший сын Асень на белом коне, за ним — Сакзь на своем вороном и позади всех ехал Бегубарс на рыжем коне. Все ханские сыновья были в сверкающих на солнце доспехах.
За свитами этих двух главных
