полночь, когда Юшман уснул, Мария прилегла на кровать своих родителей во второй комнате. Она долго не могла заснуть от пережитых ею тревог минувшего дня.
Утром, проснувшись рано, как обычно, Мария подоила корову, процедила молоко, Подошла к кровати, на которой лежал Юшман, и осталась довольна его состоянием. Он спал, дышал ровно и спокойно. Повязка была сухой, и лицо шамана было розовым. Это вселило уверенность в правильности своего решения лечить Юшмана самой, а не везти его в деревню. Мария принялась за свои хозяйственные дела, не разбудив Юшмана.
Когда солнце поднялось над лесом, собаки вдруг подняли неистовый лай. Так собаки лаяли или на крупного зверя, или на незнакомого человека. Мария вышла из дома и на тропинке, идущей к реке, увидела отца Юшмана — старого шамана Явлака.
— Юшман в доме. Он порубил себе пальцы на руке, — сказала Мария, приглашая охотника в дом.
Юшман, превозмогая боль, рассказал отцу о своей оплошности: когда он рубил корни упавшего дерева, чтобы развести костер и дымом выкурить подраненого соболя из-под корней, топор, запутавшись в крепких их узлах, скользнул по руке и отрубил два пальца. Когда он вышел на берег Сосьвы, он понял, что находится недалеко от заимки Марии и решил идти к ней за помощью. До своей юрты было более шести верст.
Явлак расспросил Марию — как и чем она лечила пораненую руку. Оставшись довольным правильным ее лечением, он поблагодарил Марию и попросил оставить у нее на несколько дней Юшмана.
— Ему ходить еще рано. Поправится — сам придет домой.
— Спасибо, Мария, — еще раз поблагодарил ее Явлак. Он, улыбаясь, с каким-то особым удовольствием набил табаком свою трубку и, раскуривая ее, сел около железной печурки, подогнув под себя ноги.
За чаем старый Явлак рассказывал Марии о том, как надо лечить раны. Зная, что мать Марии лечила травами и то, что она учила этому дочь, шаман посоветовал делать компресссы из настоя листьев крапивы, мазать раны сосновой смолой, пережеванным хлебом с солью, прикладывать белый мох с салом, смешанным с кедровой хвоей.
Явлак назвал так много различных трав, растущих в лесу и на берегах реки, для залечивания ран, что Мария, боясь забыть что-либо, на газетном листе, обмакивая перо в чагу, торопливо делала заметки. Убедившись в удовлетворительном состоянии сына, старый шаман присел к его изголовью, долго шептал какие-то заклинания, затем зажег кресалом кусочек чаги (спички давно уже стали редкостью), окурил со всех сторон кровать, на которой лежал Юшман. Выйдя на улицу, он привязал к своему поясу собаку Юшмана и торопливо зашагал по тропинке к реке.
Прошло несколько дней. Раны заживали легко и быстро. Повеселевший взгляд Юшмана часто останавливался на лице Марии, выражая не только благодарность, но и чувства, которые были понятны Марии. Юшман два года тому назад похоронил жену, которой было всего тридцать два года. Но детей у них не было. Он был вдов, потому что табу Тахыт-Кшталик-отыра, к которому принадлежал род Юшмана, живущего в верховьях Северной Сосьвы, не позволял ему брать в жены женщин своего рода.
Юшман был у шамана Явлака единственным сыном. Две сестры его, выйдя замуж, жили теперь — одна в Няксимволе, другая в деревне Усть-Тапсуй. Старый Явлак жил с женой на берегу Сосьвы. Он хорошо знал отца и мать Марии. Отношения между семьями были теплыми и дружественными. Они были соседями по своим угодьям, иногда встречались на охоте, на рыбалке, в Нерохах при сдаче пушнины, при закупке товаров. Часто случалось, что отец Марии и Явлак на своих маленьких, но очень выносливых лошаденках вогульской породы возвращались вместе с закупленными товарами домой. По пути они обычно заезжали на заимку Люстиков. Зимние дни были короткими, и Явлак с женой, засидевшись за чаем, строганиной, спиртом и разговорами, уезжали домой поутру следующего дня, тепло расставшись, как добрые соседи.
Юшман, как и его отец Явлак, был шаманом. Но камлания случались редко, в глубокой тайне, и большей частью сводились к врачеванию своих знакомых или родственников. Когда Юшману исполнилось двадцать лет, отец стал посвящать его в более глубокие тайны, чем в детстве. Запомнил Юшман много устных заговоров и часто пользовался ими, выходя на охоту, рыбалку или приступая к какому-нибудь важному делу. Чаще всего он обращался к заклинаниям доброму духу воды — Витхону, Вит-мис-нэ — доброй водяной женщине, Ур-мис-хум-аги, Тахыт-кталик-отыру — духу-повелителю рода живущих в окрестностях манси.
Однако до сей поры Юшману проводить камлания самому не доводилось. Чаще он помогал отцу. Но однажды отец назначил день камлания родственникам, но занемог и попросил это сделать Юшмана. Сам он, сидя около чувала, прикрывшись малицей и прислонившись к стене, внимательно следил за камланием сына. Когда камлание было окончено, он сказал:
— Надо встречать духов ласковее... Они это любят. А когда начинаешь разговаривать с духами, очень следи за каждым человеком. И если увидишь, что кто-то тебя плохо слушает, ты замолчи, долго смотри на него или сильно закричи, запой громко, ударь в бубен... После камлания, когда уйдут духи, внимательно смотри, чтобы все люди очнулись и были бодрыми. Перед камланием лучше не ешь — только пей чай. Сытый шаман — слабый шаман, он ленив и глуп.
Однако про себя Явлак отметил, что Юшман хорошо шаманил и, оставшись довольным этим заключением, подумал, что со временем его сын будет хорошим шаманом.
Дня через три, утром, рано проснувшись, Юшман начал шептать заклинания, обращаясь к Вор-мис-нэ, духу лесной волшебницы, благодарил ее за то, что она не дала злому духу Куль-Отыру погубить его. В своей языческой “молитве” он благодарил Уль-Хум-аги, добрую девушку-волшебницу, и просил хранить и любить Марию.
В то же время Мария, совершавшая утреннюю молитву в своей комнате, стоя на коленях перед маленьким иконостасом, услышала шепот Юшмана и подошла к его кровати, обеспокоенная мыслью об ухудшении его здоровья.
— Что, Юшман, плохо? — тревожно спросила она.
— . Нет... нет. Я просто просил добрых духов хранить тебя и беречь.
Его голос был настолько нежным и добрым, что Мария, согретая такой лаской, поспешно зажгла фитиль, смоченный жиром в железной банке и, накинув на себя ватник, сославшись на управу по хозяйству, быстро вышла из дома. Закрывая за собой дверь, она услышала, или ей показалось, что Юшман оклинул ее. Но она, прихлопнув дверь, прислонясь к ней спиной, всем телом почувствовала толчки своего сердца, которые сильно отдавались в голове.
Когда Мария вернулась с подворья, Юшман, стоя на коленях, разжигал железную печурку. Рука его уже не беспокоила, Ежедневные перевязки, компрессы,
