круги Лубянки, оказался в Воркуте. Где-то у меня была воркутинская газета с рассказом о нём, если найду — пришлю тебе.
1957
Контора нашего стройуправления находилась на территории бывшего ОЛПа, там оставался остов то ли олповского клуба, то ли ещё чего, и мы, молодёжь, решили восстановить эту развалюху и сделать там кинотеатр. В каком-то архитектурном журнале, ещё в институте, я увидел здание с очень интересной крышей, я вспомнил об этой латиноамериканской конструкции и, обнаглев — мне было тогда ещё только 27 лет! — нарисовал её и уговорил соорудить «это» на той развалюхе. Кино просуществовало несколько лет, но развалюху в конце концов снесли за ненадобностью.
Валька Швед — Шведка — был очень занятным парнем, всё время он гонялся со всякими идеями и, после сооружения той мексиканской крыши, пристал ко мне с расспросами о таких же конструкциях. Однажды я показал ему фотографию деревянного свода архитектора Песельника, весь свод собирался из небольших дощечек. «Ага, слушай — закричал он — да это же спортзал! Давай рисуй, Трофима мы уговорим сделать эти деревяшки, а Главного Архитектора я беру на себя». Ну, разве я мог отказаться? Что из этого получилось, ты увидишь на снимках. А ещё открылся Горный Техникум, и я пошёл туда волонтёром преподавать Сопромат. В мехмастерской сделали мне «наглядные пособия» по моим эскизам. По весне приехали авторы учебника. И подарили мне этот учебник. Как удивился бы мой профессор, если бы это узнал: с сопроматом у меня были, скажем, проблемы!
1958–1960
Но, кроме этих «хобби», как здесь говорят, было ещё достаточно проблем. Помню, разбудили меня ночью, кто-то не взлюбил нашего конюха и поэтому загорелась конюшня, где этот конюх жил. Я должен был участвовать в осмотре места происшествия и подписать протокол. В другой раз меня позвали, опять ночью, в гараж. Там одному из механизаторов, в потасовке, воткнули нож в сердце, парень ещё дышал когда я прибежал. Насилу я «уговорил» не трогать нож — они пытались нож выдернуть из раны. Тут приехала «Скорая», они заудивлялись, что он жив и сказали спасибо, что не тронули нож. Мальчишка выжил, нож, по счастью, сосудов не задел, порезал только мышцу. Другой ночью приехали за мной: «В посёлке между домами застрял подъёмный кран, оставлять до утра никак нельзя, он стоит поперёк улицы». — «А куда делся крановщик?» — «Со страху удрал и напился вусмерть!». Я был тоже после «совещания», правда не пьян, но и не совсем трезв. Приехали, стараюсь припомнить за какую ручку хвататься и на какие педали нажимать! Но мне, в тот момент, в соответствие с моим состоянием, было «море по колено» и, выяснив у привёзших меня, как управлять этом монстром, залез в кабину. Завёл, подёргал ручку, попробовал педали — тронулся! Кое-как выполз на середину улицы, стал разворачиваться, но что-то дёрнул или надавил не так, стрела крана, опускаясь, шарахнула по углу дома напротив. Выскочили полусонные, полуодетые, поднялся крик, но всё успокоилось, когда выяснилось, кто мы, и что обещаем завтра же всё восстановить.
1961
Самым же запоминающим действом, и как всегда ночью, было перемещение памятников — Кирова на место Сталина, а Сталина — на склад Механического Завода. Неподалеку от сталинского постамента метался в страхе Главный инженер нашего СУ-12, а мы, молодёжь, подогнали тот же кран — крановщик был трезв на этот раз — накинули на шею Вождя Народов петлю и, как и Дзержинского в Москве, сдёрнули Его с анкеров пьедестала под улюлюканье окружающих. На его место поставили Кирова и приварили к сталинским анкерам.
1962
Абрам Басс уехал и нам прислали нового начальника — из своих. Этот, уволенный за что-то из спецчастей — он был, как он похвалялся, командиром заградотряда во время войны, рассказывал, как он своих подчинённых заставлял выбегать на построение и физзарядку утром зимой в нижнем белье, а сам стоял там же, тоже в белье, но в финском шерстяном. Как-то после очередного производственного совещания мы остались на обычные посиделки. Подпили слегка и тут ворвался в сторож, что сидел на телефоне и закричал: «Лазарыч, у вас двойня!» Я всё бросил и помчался в Роддом. Мне вынесли Малашку, но я стал требовать второго ребёнка. Насилу меня убедили, что никакого второго нет и не было!
1963
На другом совещании мы стали выяснять, «кто есть кто». Я, как всегда, не удержался, напомнил этому начальнику его рассказ, обвинил его в бесчеловечности, сказал, что коммунисты не должны так поступать ну и т. д. и т. п. Слово за слово — и запахло потасовкой. Нам не дали сцепиться, но я решил из СУ-12 уйти и упросил Кирилла Петровича взять меня к нему в Дирекцию.
Кирилл Петрович Гичак, замечательный человек, ещё до Великой Отечественной был лётчиком. Во время стычек с японцами его самолёт впервые был оснащён ракетами, которые размещались под крыльями, и во время пуска этих ракет самолёт пытался сделать кульбит. Перед Финской авиаГлаваразмещалась в посёлке Горелое, что около Красного Села под Ленинградом, и, когда эта позорная война началась, они стали бомбить финские города. Однажды, возвращаясь с бомбёжки, самолёт Кирилла был подбит, радиста убило, штурмана тяжело ранило. Надо было искать место для вынужденной посадки. Перелетев линию фронта, Кирилл увидел покрытое льдом озеро и сумел на него сесть. Тотчас к ним кинулись бойцы в белых халатах, но оказалось, что это были финны. Так Петрович оказался в плену. Его содержали в гостиничном номере, охраняли, чтобы его не разорвали жители, ненавидевшие советских лётчиков за бесконечные бомбёжки.
Наконец, война кончилась, военнопленных посадили в пульманы и привезли на место обмена, наши вышли, а финны уселись в эти вагоны и укатили к себе домой. Наших построили, всё затрофеенное приказали оставить, разделили на группы и под конвоем с собаками запихали в красненькие товарные вагоны. Так Петрович оказался на Воркуте, а его начальник, известный всей стране лётчик-полярник тов. Мазурук, даже усом не пошевелил, чтобы оградить Гичака от каторги. Мазурук через несколько лет приехал в Воркуту за Гичаком, но Кирилл Петрович отказался с ним встретиться.
1964
Итак, я стал инженером Дирекции Строящихся Предприятий Комбината Воркутауголь и окончательно переселился в город, в большую трёхкомнатную квартиру на пятом (!) этаже. Рядом была школа и детский садик. Нинуля перешла на работу в Городскую музыкальную школу, где, кроме обучения малышей нотам и музыке, стала создавать театр с детьми и для детей, и привела, конечно, туда наших дочек.
Придя в ДСП, сначала я перелопатил всю техническую документацию — чертежи и записки к ним. Потом поездил и пригляделся к стройкам и людям, там работающим. Потом познакомился с всеми нашими проектировщиками. Потом… потом…
