внизу, а с опилками и щепой наверху, срочно отправлялись к себе домой. Я не знаю, что японцы делали из этих опилок и щепы, но металлургическим предприятиям в Пуэбло, что в Колорадо и в других штатах, пришлось поприжаться. Мы узнали всё это, когда у нас появилась японская электроника. Пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить бухгалтерию выкинуть счёты!
«1956 год. Я и мои друзья в ПТО СУ- 12 (слева направо): я, з/к Икаидзе и Юрий Гродный, горный инженер, проектируем сборные бараки для Тынды, как узнали потом».
Поскольку коррупция всегда была основой российской экономики, наши деятели — кто-то из снабженцев и Главный Механик объединения, замечательный человек Дмитрий Щапов, — отправились в Госснаб, взяв с собой кое-что из этого заморского чуда, чтобы полегче было решать обычные проблемы со снабжением. «Подарки», очевидно, попали на глаза специальному человеку, а в таких конторах всегда их было достаточно, началось: «Где достали, кто продал, дайте таможенные документы» и Митя со товарищи снова загремел, теперь на два года, правда, условно.
Митя прожил сложную жизнь, началась она перед войной, в Ленинграде, где он морским офицером вышел из Адмиралтейства. Направили его служить в Таллинн, на Балтфлот, где они — новоиспечённые морские волки, справив роскошную морскую форму, и, конечно, с кортиками в перламутровых ножнах, сфотографировались на память. Это было летом 41-го, а осенью они пришвартовались к Невским набережным, поспешно улепетнув из Палдиски, избежав тем самым быть геройски погибшими морскими пехотинцами. Слово за слово, разматерился он с политкомиссаром, постоянно гнобившем его и друзей за уход из Эстонии. «Ты берёг свою жопу в здешних кабинетах, а был бы там и, оставшись в живых, не посмел бы злого слова сказать об оставшихся живыми моряках». После этого Митя оказался в Крестах, что на правом берегу Невы, на Выборгской стороне. Началась блокада, и Митю, как пока ещё сильного и не совсем оголодавшего зэка, откомандировали в бригаду по сбору и вывозу трупов с городских улиц и дворов, а когда и ребят из этой бригады пришлось увезти, остатки полуживых зэков и всё из Крестов вывезли через Ладогу на «Большую Землю» и отвезли в концлагерь, в Тихвин. Если ты видела «Штрафбат», то всё дальнейшее происходило точно, как в этом фильме: пришли гебисты и пригласили «кровью смыть вину», и вновь Митя очутился в Ленинграде, в штрафбате, под холмом, на вершине которого, полностью забитого немцами, стояла и сейчас находится Пулковская Обсерватория.
Я хорошо помню это место, почти туда, по одной из немногих восстановленных линий, ходил трамвай. Из школы, где я учился в 5-м классе (теперь Нахимовское училище), мне приходилось ездить к маме на работу в другой конец города, в больницу, что на улице Газа № 12 (там мы все жили в каморке). Я шёл к Финляндскому вокзалу, садился на № 9, ехал через Неву по Литейному мосту, по Литейному, Загородному и Международному проспектам и т. д. но у Обводного, на мосту, как правило, трамвай останавливался и кондукторша просила всех пройти под арку в доме, что напротив Универмага. Все знали, что немцы, в силу своей природной пунктуальности, обстрелы ведут точно по расписанию и по квадратам в соответствии с этим расписанием, поэтому никто и не возражал, но я очень хотел есть и рванул по набережной, вдоль кирпичного забора Артиллерийского училища, где висел плакат «Наша цель — коммунизм». Первый снаряд разорвался где-то у Измайловского, второй ближе, а третий метров в шести от меня, разрушив ограждение набережной. Меня шмякнуло об этот забор, я только успел руку поднять, защищая голову, стою, щупаю себя — вроде жив. Открыл один глаз, посмотрел на руку — крови нет. Огляделся, впереди, метров в трёх от меня, увидел пролом в заборе шириной метра полтора, а сзади, чуть подальше, верх забора со словами «Наша… был снесён, низ пробоины получился как раз на уровне моей головы… Мама, по моему виду, сразу всё поняла и попросила снять рубашку — вся левая рука от плеча до кисти стала чёрно-синей. С этой бякой мама справилась, но я до сих пор, уже более 60 лет, мучаюсь головной болью.
Однажды, приехав на трамвае, что останавливался на месте будущего памятника блокады, и пробравшись к солдатам, я увидел, как по нейтральной полосе идёт немецкий солдат с ведром. «Не удивляйся, мы тоже ходим туда за водой, там есть колодец, больше нигде чистой воды нет». Когда я вернулся туда через пару недель, я не узнал это место. Всё было разворочено, выкопаны новые траншеи и сделаны новые огневые позиции. «Что случилось? спросил я. «Понимаешь, пришёл какой-то военный, наверно из тех, кто сзади, увидев водоноса, всех стал материть и застрелил немца. Ты видишь, что ничего не осталось от старых позиций и роты, что здесь была».
Вернёмся к Мите. Штрафбат располагался где-то неподалеку от этого места. Пришёл приказ взять высоту. Немцам, конечно, об этом кто-то сообщил. Батальон пошёл в атаку, в живых осталось только двое, полуживой боец и раненый Митя. Оба были вытащены немцами с поля и доставлены в полевой госпиталь, в Пушкин — ныне опять Царское Село. Подлечили — главным лекарем оказался пленный советский военврач — и начали вербовать, знали, что они зэки-штрафники. Обрабатывали и армейские чины, и Гестапо. Митя рассказал всё это врачу, тот порекомендовал не сопротивляться, поддаться на уговоры, чтобы сохранить жизнь. Митя сказал вербовщикам, что он простой матрос, но пришёл гестаповец и показал ему снимок, тот самый, что был сделан в Таллинне». Не дури, соглашайся на наши уговоры, не то, сам понимаешь война, шутить некогда». Врач сказал: «Если привезут тебя в Берлин или во Франкфурт, вот тебе адреса, эти люди смогут тебе помочь, береги себя, будь умным».
Через некоторое время он оказался на службе у Канариса потому, что женился на секретарше какого-то шефа СД, стал жить в роскошной квартире, свободно разгуливать по Берлину, но всё время думал и соображал, каким способом можно вернуться домой. И, наконец, такой случай подвернулся. Недалеко от места, где сейчас АЭС Сосновый Бор, были и сейчас можно найти два форта: «Красная Горка» и «Серая Лошадь». Своими 6-дюймовыми орудиями они не давали подойти к Кронштадту ни одной посудине гитлеровцев. Немцы решили послать туда небольшой отряд катеров, чтобы незаметно подкрасться и взорвать эти форты. Командовать этим отрядом поручили Мите Щапову. Митя со своим помощником из своих ночью насыпали сахар в баки катеров, кроме своего. Отправились вдоль южного берега Залива в сторону Копорской губы, где в залив впадает река Луга. Моторы катеров заглохли где-то около устья реки Наровы, а Дмитрий полным ходом летел к фортам. «Ребята, не стреляйте, мы русские, мы сдаёмся!» Их обнимали, накормили, напоили, но тут пришёл СмерШ и Д. Щапов, пройдя все
