я хочу, чтобы до завершения работы вы ни о чем не догадывались. Я не ограничиваю вас в сроках, но надеюсь, вы приложите все усилия. И, что бы ни случилось, дорогой Стрела, не избавляйтесь от скульптуры. Я приду за ней сам, а до тех пор она должна быть у вас. Если кто-то будет задавать вопросы о вашей работе или обо мне — пожалуйста, рассказывайте и показывайте, только не нужно говорить о том, кого именно вы изображали. Вся керавийская история должна остаться между нами и ещё несколькими людьми. Молчите о ней.
Андрей в задумчивости отвернулся к стене, но тут же снова посмотрел на гостя. Какой смысл тянуть, когда всё уже решено? Он бы просто не поступил иначе. После они обсудили денежные вопросы, попрощались и Стрела запер дверь. На столике рядом с самодельной пепельницей осталась фотография. На карточке женщина в ночной рубашке сидела, свесив ноги с хлипкой больничной кровати. Покрывало сбилось так, что почти лежало на полу, на заднем плане в кадр влезал край тумбочки. Её чёрные волосы безнадежно спутались и хаотично рассыпались по плечам, губы растянулись в усмешке, а бледно-голубые радужки глаз настойчиво сверлили фотографирующего. Это лицо нельзя было спутать ни с чем — фото запечатлело Светлану Везорину во время лечения в Глешиновой больнице.
Глава 6. Основатель
Со всех сторон его окутал ритмичный стук. Четыре удара: два подряд, перерыв в доли секунды и снова два подряд. «Та-та, та-та». Андрей разомкнул веки и оглядел вагон поезда.
Вокруг не было ни души. Оба ряда скамеек пустовали, на деревянные сиденья ложился яркий дневной свет. Стреле пришлось сощуриться. В двух шагах поблёскивал металл дверной ручки, поручни раскалило летнее тепло. Он повернулся налево и выглянул в окно.
До самого горизонта поле утопало в знойном мареве. Лишь крошечные обрывки облаков оживляли кристально чистое небо. Стрела забрался на лавку с ногами и аккуратно заглянул за стекло. По всей видимости, он ехал в головном вагоне. Андрей снова сел на место. «Если это первый вагон, значит, за передней дверью находится кабина машиниста». От этой очевидной мысли ему почему-то стало неспокойно. В вагоне сделалось темнее, подуло прохладой. Он уставился на дверь кабины, та будто издала странный треск и угрожающе приблизилась. Поразительное дело, чем дольше он смотрел на неё, тем дальше расползалась темнота, и тем сильнее нарастала тревога.
Когда страх сделался почти невыносимым, Андрей резко отвернулся. Теперь он цеплялся взглядом за каждую мелочь в обстановке вагона, стараясь не думать о том, что может находиться в кабине. Ему это хорошо удалось. Вскоре его мысли приняли весьма будничный оборот. Очень легко оказалось растечься в дремотном тепле, подставляя руки вновь разгоревшимся лучам — ровно до тех пор, пока он снова не натыкался взглядом на дверь в кабину машиниста.
Опять пришлось одёрнуть себя. На этот раз за окном проносился хвойный лес, день сменили синие сумерки. Поодаль от рельс маленькие человеческие фигуры тащили длинный ящик, похожий на гроб. Скоро их размазало в густой дымке.
Андрей снова отвернулся от окна. Теперь по правую руку от него неподвижно сидел пожилой человек в мантии цвета морской волны с полупрозрачным капюшоном. Под сердцем у Андрея будто кто-то сжал кулак. Полутьма мешала рассмотреть старика, но внезапная вспышка молнии высветила его с ног до головы. Андрей узнал черты лица, которые неоднократно видел на портретах, а после запечатлел в памятнике у дороги, ведущей в Град мимо мраморного карьера. Рядом с ним сидел Стефан Зодчий, основатель Града.
— Почему на вас эти одежды?
Вопрос Андрея, казалось, пробудил основателя к жизни. По всему его телу пробежала волна мелкой дрожи. Старец заговорил низким, спокойным голосом, глядя прямо перед собой:
— Тысячелетия назад появились люди, черпавшие силу из вод Крэчич. Они создали магическое учение, которое просуществовало десятки веков, и воля многих поколений чародеев продолжает действовать на нашей планете. Я был одним из них, подобно тебе.
— Как и я? Но я не владею магией, и я не один из вас, — Стрела ошеломлённо разглядывал его белоснежную бороду.
Стефан молча указал взглядом на его одежду, и тут Андрей заметил, что сам облачён в мантию цвета морской волны.
По лицу Зодчего снова пробежала дрожь. Он заговорил быстро и нервно, почти без пауз:
— Я был магом, и я неверно истолковал волю воды. Град должен был стоять в ином месте. Что такое фонтаны? Забава. Городу нужна мечта, а мечта — это вода. Рек, фонтанов, даже рвов, которыми я хотел окружить город, превратив его в острова, соединённые тонкими мостами, — всего этого недостаточно, и скоро моему городу наступит предел. Мечта — это море и океан, а моря и океаны — это грёзы воды. Я не разгадал волю воды, и теперь тебе строить город у моря.
Выпалив это, старик расслабился, как если бы произнёс всё то, что мог не успеть произнести.
— Но я же скульптор, не архитектор, как я могу возвести город?
Стефан снова одним взглядом указал на окно. Снаружи вовсю хлестал дождь, но через его завесу Андрею удалось рассмотреть знакомый вид. Он уже встречал эти дома на фотографиях в газетах и в книге Нершина. Среди хвойных деревьев приютились высокие северные избы Болотных Земель. Он узнал белокаменную церковь с деревянной крышей, в точности такую же, как на снимках из Штормовой.
Тем временем Зодчий говорил. Его голос сделался спокойным, как в первые мгновения:
— Великая Ночь сошла на землю, и ночные создания изменили её пространство. Одной мысли здесь будет достаточно, чтобы строить.
Тени в углах подрагивали. Всё происходящее с трудом укладывалось у Андрея в голове. Он спрашивал, не отрываясь от вида за окном:
— Что значит «воля воды»?
— У всего на свете есть воля. У меня, у тебя, у воды и огня тоже. Мы используем её силу, чтобы творить своё колдовство, а она использует наше колдовство, чтобы творить свою волю. Поступки всех магов нашего учения, их стремления и стремления воды до сих пор совершаются миллионами путей, в том числе через живущих. Например, ты. Вся твоя жизнь проходит под знаком водного чародейства.
— Почему?
