захочешь. А теперь…
— Лех!
— Да что еще то?!
— Погоди. Чай, не каждый день я себе такое позволяю. Мне надо… настроиться. Настоем любистника(2). Он у меня с собой.
— Евся, так, ежели, ты меня сегодня решила «побрить», для кого ж тогда зелье прихватила? — пораженно распахнул рот парень, глядя на мои манипуляции с извлеченным из узелка флаконом.
— Лех, рот свой закрой. Какая теперь-то разница? А лучше, присоединяйся, чтобы уж, наверняка всё… удалось, — сделала я первый, мелкий глоток…
Священная купальная ночь окутала своим благосклонным покровом всю округу. Да что там, округу? Весь большой мир она сейчас «благословляла». Вот только не знаю, горят ли еще где-нибудь в эту ночь так же жарко, как на здешнем берегу, уходящие в небо, костры. И слышна ли еще в каких других краях такая же, эхом разносимая по реке музыка, хохот и много иных, допустимых лишь сегодня звуков. Кто его знает? Уж точно, не я.
Я стояла на небольшом, пологом бугре и, усердно щурясь, пыталась разглядеть в толпе танцующих и веселящихся людей дорогую подружку и ее верного грида. Стояла и думала: «А может, прямо сейчас взять, да вернуться в свой лес? Плюнуть на всё и с разбега, голышом, занырнуть в ночное, только мое, озеро. А потом раскинуться на спине, на тихой водной глади и, медленно водя руками, смотреть на луну?.. А ведь, год назад, я, возможно, так бы и сделала. Но, только не сегодня. Не в эту ночь». Ветер, почти ощутимо, подтолкнул меня в спину, и я понеслась с бугра, ворвавшись со всего маху в сумасшедший танец у одного из костров:
— Любоня!.. Лю-бо-ня!!!
— А-ась?! — откликнулась на мой крик, прыгающая у самого огня подружка и тут же подхватила меня за руки в кружение. — Ты где была? И Леха куда дела?
— Я?.. Колыбельную ему пела у стога за Теребилиным огородом, — с удовольствием включилась и я в веселье, залившись беззаботным смехом.
— Колыбельную? — не сбавляя темпа, открыла Любоня рот. — Ох, и злыдня ты, подружка. А как проснется, да виновную кинется искать?
— Неа. До утра не очухается. А как очухается, не вспомнит ничего толком. Сам виноват.
— И в чем же он на этот раз оплошал?
— А, не будет руки распускать, да и вообще, не будет в другой раз пить на пару с внучкой волхва. К тому ж, то, что она сама так радушно подсунула… Ох, голова закружилась, — хватая ртом воздух, остановились мы с подругой. — Да что обо мне? Где Русан?
— Русан? — поправила Любоня сползший с макушки венок. — В сторонке стоит. Где ему еще быть? Охраняет, — прозвучало с явной досадой, а я тут же зашарила глазами по краям широкой поляны:
— Где?.. А-а… — уткнулась, наконец, взглядом в девичью стайку, явно кого-то обступившую. — И не боязно тебе его бросать на растерзание местным купальницам? Они нынче, у-ух, какие, решительные.
— Где?! — махом вытянула шею Любоня. — Да он совсем в другой стороне, у берез… И один.
— Один?.. А кого тогда они… А-а! Раз, не Русана… давай танцевать? — ухватила я за руку Любоню и потащила в самую гущу людей. — Чего ты мне кричишь? Я тебя не слышу.
— Я говорю, там какой-то пришлый. Давно стоит. Всем лыбится, но, с места не сходит. Вот наши его сами и окружили. В горелки звали играть, в рощу. Да он отказался.
— Что?!.. — застыла я в плясовом развороте, пропустив удар дриадского сердца. — Там… чужак?
— Ну-у, это… — скосилась, вдруг, Любоня куда-то, за мое плечо. — Ага, чужак.
— Здравствуй, Евсения. Надеюсь, ты по мне соскучилась. Потому что я по тебе… скучал, — прозвучало над этим же самым моим плечом…
_______________________________________
1 — Старинное зелье, применяемое девицами с целью увеличения груди. Так как иметь оную меньше современного четвертого размера считалось личным позором. В его состав входили: три ложки женского молока, ложка меду, ложка растительного масла и кружка отвара мяты перечной.
2 — Народное средство, повышающее «желание».
ГЛАВА 9
Давненько у меня неприятностей не было. И можно ли вообще по ним соскучиться? Наверное… да. Потому как, не смотря на все свои страхи и важные жизненные принципы…
— Здравствуй… Стахос, — выдохнула, глядя в его бездонные, но такие манящие кострами глаза.
— Евсения… — а вот он, кажется, удивился. Совсем на чуть-чуть. А потом, живо сгреб мое лицо в свои большие ладони и потянулся к нему, не отрываясь от моих глаз. — А я боялся, что…
— Ты… да как ты вообще смеешь… руки свои распускать? — махом все рухнуло на свои, прежние места: и я, и летящая куда-то, мгновением раньше поляна и мужчина, совсем близко, напротив. Недопустимо близко. — Ты… чужак, являешься ко мне, когда тебе вздумается, и творишь, что захочешь, — отдернула я его замершие руки. — Пошел…
— Куда? — сощурились на меня черные глаза. — Лес сейчас — не твой. Значит, я могу здесь находиться, столько, сколько посчитаю нужным.
— Ну, тогда считай, хоть до зари. Хоть обсчитайся. Да только, без меня. Пошли отсюда, Любоня… Любоня!
— По-шли, — отмерла, наконец, распахнувшая рот, подруга, и послушно двинула за мной прочь, сквозь толпу. — Евся… А это кто?
— Это?.. — тормознула я, лишь по другую сторону танцующих у костра весчан, и нашла наглеца глазами. Он стоял сейчас все там же, скрестив на груди, облаченные в синюю рубаху руки и, все так же с прищуром наблюдал за моей суетнёй. — Это… Помнишь, ты меня оплакивала, как утопшую?
— Ну, да-а, — старательно нахмурила лобик Любоня. — А-а-а! Так это вы с ним с моста того в речку грохнулись?
— Ага. С ним. А потом он меня еще в клеверной низинке подкараулил и еще…
— Евся, а почему ж ты с ним так не ласково? Парень то вон, какой пригожий, хоть и пришлый. Глянь, как наши веселухи вокруг него увиваются. Своих всех перезабыли, — вытянула и подруга свою шейку в том же направлении, что и я. — Видишь?
— Вижу, — почти по-змеиному известила я, наблюдая за возобновившимся вновь непотребством, на которое этот… эта «ходячая неприятность» лыбилась вполне благосклонно. Правда, все с того же, оставленного нами с Любоней места. Да то — дело временное, уверена. — Я пошла.
— Куда? — развернулась ко мне удивленно подруга… А вот это, действительно, был «вопрос».
— Так… в сторонку. Что-то танцевать расхотелось, а домой пока не тянет. Постою… погляжу… Где, ты говоришь, Русан? Может, ему компанию составлю.
— Русан?
— Ага, Русан, — вернулась я, наконец, взглядом к Любоне.
— Русан все там же, у раздвоенной березы.
— А может, вместе к нему подойдем?
— Нет, — с какой-то странной
