прощу, что ты ее там оставил, прятал так долго, что не нашел меня, ничего нам не сказал.
Ралус: Я знаю. Но я боялся. И был уверен, что так нужно.
Книта: Нужно?
Ралус: Она пряха, Книта!
Я зажала уши руками и выбежала из дома. Пряха, пряха, пряха! Я не могу больше это слушать, у меня разорвет голову! Что за пряха, зачем они меня так называют, почему это так важно для них? Почему я? Что я должна делать? Жить на Веретене вечно? Меня отправят обратно? Чего они от меня хотят?
Выскочив за порог, я врезалась в Эльмара.
– Эй, потише, сестренка! Что это с тобой?
И только тут я поняла, что услышала невероятное. Да, Ралус не сказал напрямую, но ведь и так ясно, да? Я просто не давала себе разрешения думать об этом, но ведь только слепой мог не увидеть! Лита – видела.
– Ралус – мой отец.
Эльмар нахмурился, глянул в глубь дома.
– Кто тебе сказал?
– Твоя мама говорила с ним на кухне, а я подслушала.
– Подслушивать плохо.
Я удивилась. Почему плохо? Я все время подслушиваю за птицами, за деревьями, как ругаются собаки, разговаривают люди, как скрипят пол и стулья, трещит огонь в печке и воет ветер. Я столько всего узнала, подслушивая чужие разговоры! И ведь они сами мне все время говорят: слушай мир, ты пряха, это твоя обязанность. Ралус говорит…
Я прошла мимо Эльмара. Мне надо к морю.
– Уна…
Он удержал меня за локоть, и я подняла на него глаза.
– Уна, слушай, я ничего не знаю о твоем отце, но я могу рассказать про твою маму. Правда, сам я мало что помню, но мама с папой много про нее говорили. Рассказать?
Я кивнула.
Мы обогнули дом. Если бы на Патанге выживали растения, тут росли бы деревья. Но растения чахли здесь так же, как и на всех семи островах. Поэтому посреди сада лежал огромный камень, он переливался сиреневым и зеленым. Мы сели на одну из четырех скамеек, что стояли вокруг камня, и сначала молчали, глядя на море, что плескалось далеко внизу.
– Твоя мама была очень красивая, – сказал Эльмар. – У нее были белые волосы и большие глаза, серо-голубые, как море на рассвете. Она любила петь.
Он почему-то вздохнул.
– Она очень любила петь. Мне кажется сейчас, что она всегда пела. Мурлыкала себе под нос, когда делала работу по дому, шила, стирала. Она пела на праздниках, и послушать ее приезжали со всех островов. От ее пения мне всегда хотелось плакать, так это было красиво. И песни все были незнакомые, я думаю, что она сама их сочиняла. – Он помолчал, потеребил край рукава. – Она была не очень похожа на других женщин Патанги, но все ее любили. Мне она казалась сказочной принцессой, которую злая колдунья заточила на нашем острове, я даже не верил, что она сестра моей мамы, такой она была… другой, необыкновенной, понимаешь?
Я кивнула. Я тоже чувствовала себя другой. Раньше, на Веретене, я этого не понимала, ведь мне не с кем было себя сравнивать, но теперь знала. Я достала из кармана передника четки и стала перебирать их, чтобы лучше слышать рассказ Эльмара. Они помогали мне сосредоточиться.
– Она жила у нас, помогала родителям в кондитерской. Говорят, к ней сватались самые завидные женихи со всех островов, но она всем отказывала. И вот однажды она пропала. Я проснулся, а ее нет. Мама сказала, что за ней приехал прекрасный принц и увез ее далеко-далеко, в свое королевство, но при этом мама плакала, отец сердился, а соседи и друзья приходили к нам, чтобы узнать новости или сказать, что ее ищут и на соседних островах, но не могут найти.
Ее не было всю зиму и весну. Зима в тот год была необычная, Патангу завалило снегом. Такое у нас редко бывает, и все радовались, потому что после снежной зимы растениям легче пробить нашу каменную землю. Все, кто заглядывал к нам, оставляли цепочки следов на снегу. Это были самые отчаянные рыбаки, которые ходили за край моря, и они говорили: «Мы видели Птвелу на одинокой скале, что торчит у Ворот смерти». Или: «Мы видели Птвелу на спине кита в Полуденном море». Или: «Мы видели, как Птвелу несли гантары, большие черные птицы». Мы мало верили в эти выдумки, ведь мы-то знали Птвелу!
Значит, мою маму звали Птвела. Теперь я знаю. Я сберегу это имя.
– Но народ на Патанге суеверный, – вздохнул Эльмар. – Они много времени проводят в темных шахтах и заражаются этой темнотой. В трактирах и на рынках стали поговаривать, что Птвелу похитили морские тролли.
– Морские тролли?
– Они живут за Воротами смерти и могут превращаться в китов, или в гантар, или в огромных людей, но чаще всего они притворяются большими камнями, что дремлют в воде или на пригорках.
Я вспомнила четыре валуна на ягодной поляне и кивнула. Они вполне могут быть троллями или улетать по ночам гантарами. Жаль, я не знала этого раньше, я бы проследила. Эльмар опять вздохнул.
– А в середине лета она вернулась. У нее были выплаканные глаза, будто на нее свалилось огромное горе. А еще у нее был живот. А в животе ты.
Я затаила дыхание. Камень посреди садика сверкал на солнце сиреневыми искрами. Над близким морем носились чайки. Птица наблюдала за ними очень внимательно.
– Мама смогла вырастить два куста авузлы, но никто из соседей не пришел посмотреть на это чудо.
– Они больше не любили ее?
– Думаю, они испугались. Понимаешь, они привыкли думать, что Птвелу украли тролли, говорили, что она пленила их своим пением. А тот, кого забрали тролли… Он все равно что умер. И они смотрели на нее как на мертвую. И не понимали, почему мои родители приютили ее, не выгнали. Но она носила под сердцем ребенка, и это пугало их даже больше, чем живой мертвец.
– Они думали, что я тоже тролль?
– Наверное.
– Я не умею превращаться в птиц, китов, я не валун…
– Нет, конечно, нет, – Эльмар сжал мою руку. – Ты совсем не похожа на тролля. У тебя глаза Птвелы и такой же голос. Но они этого не знали, они боялись, что ты притянешь тролльское проклятие к нашему острову. Что Птвела для того и вернулась, что это тролли ее подослали.
Я уже поняла, что будет дальше. Я очень мало прожила среди людей, но знала, что их слова могут заставить тебя найти самый тяжелый камень, который ты повесишь себе на шею. Наверное, им даже
