она не может справиться с обстоятельствами, как эта самая рабыня? Анастасия Александровна заподозрила, что пела Аида. Так ей показалось. Она долго сидела, вслушиваясь в эту музыкальную муку сердца. И сама, измучившись вместе с героиней, была готова принять кару и проститься с жизнью навсегда.
Раздались аплодисменты. Вместо кары пришлось идти спать.
Разговор с Анатолием Алексеевичем был тяжелый и бессмысленный. На каждое ее слово он мягко и убедительно отвечал двумя или даже тремя. На любой аргумент был контраргумент. При этом он показывал ей различные картинки будущего ремонта, предлагая выбрать, но невооруженным глазом было видно, что его присутствие в этом будущем жилье не планируется никоим образом. Там был некий будуар, фантастическая кухня и даже увеличение площади за счет застекленного балкона. Там предлагалось все, кроме него самого, но и на этот ее недоуменный вопрос он находил очень многословное, не совсем внятное объяснение, в которое не хотелось даже вслушиваться.
На ее вопрос, а куда делись прежние жильцы, что, они по-прежнему живут в их квартире? Анатолий Алексеевич вдруг неожиданно сказал: «Да ты что, они давно уехали!» Тогда Анастасия Александровна логично спросила: «А почему бы мне не вернуться в свой дом», он скорбно ответил, что, увы, прежнего дома уже нет и что он сам уже перебивается по старым друзьям: то у одного, то у другого, пока не завершится вся эта свистопляска с обменом.
Он почти плакал, и жаловался на здоровье, и действительно выглядел ужасно: замотанный, старый, рассеянный, сосредоточенный на какой-то неведомой ей жизни. Он сказал, что завтра прийти не сможет, но пусть она не переживает, еду он принес, а вот картинки заберет – ему их дали только посмотреть.
Он еще что-то говорил, и говорил, и говорил. Анастасия Александровна устала и не слушала. Он аккуратно свернул в трубочку планы ремонта и сказал:
– Ты балкон на ночь не оставляй, ночью зябко, опять заболеешь.
И заботливо запер балконную дверь на верхнюю щеколду. Крепко запер.
– Оставь мне свой телефон!
– Но он мне нужен, это моя записная книжка, это мои документы, это мои руки. Дай мне свой, я заряжу и принесу тебе завтра.
– Завтра?
– Ну послезавтра.
Он ждал, что она отдаст телефон, но она давно его спрятала и не хотела показывать куда. Там еще лежали паспорт и деньги.
– Ну как скажешь, – и он ее слегка поцеловал. И ушел.
Она немедленно встала на стул и открыла щеколду балконной двери. Но как ни всматривалась и ни вслушивалась, увидеть его на улице не удалось. Впрочем, мог пройти двором.
Утром вставать не хотелось. Шел дождь. Но к полудню появилось солнце и стало припекать. А потом и вовсе стало жарко. Она вышла на балкон и удивилась – перед носом болтались какие-то веревки или кабели. Она высунулась и посмотрела наверх. Там висел знакомый альпинист и мыл из шланга стену дома, уже в который раз.
– Опять моете? – крикнула Анастасия Александровна и получила ответ:
– Так комиссия еще не приходила.
И вдруг она ощутила в себе могучие силы. Она кинулась обратно в комнату, схватила какой-то тяжелый инструмент, вроде разводного ключа, так и не востребованного ремонтом, и кинулась с удесятеренными силами курочить входную дверь. Она вся взмокла, но отступать не собиралась. Колотила яростно, но дверь была стальная, а за ней была вторая, еще более стальная.
Вдруг она услышала мужской голос внутри квартиры. Это был альпинист, не снявший своей амуниции, но, очевидно, через балкон проникший в ее застенок.
– Вам помочь?
– Да замок заело, а я ключ потеряла. Как мне ее, заразу, открыть?
Альпинист не спеша снял свою перевязь и подошел к двери. Изучил жалкие царапины, которые остались от самых яростных женских ударов, и сказал:
– Лучше ключ найти.
– Не могу.
И Анастасия Александровна опять загрохотала по этому несгораемому ящику.
– А вам срочно надо?
– Очень. У меня… у меня поезд с Ленинградского.
– Ну тогда собирайтесь, только багаж не берите, а то перевес.
Она взяла неработающий телефон, паспорт и запрятанные полторы тысячи. Надела дутик.
Он сказал:
– А это зачем? Сегодня жарко!
Она тут же сбросила пальто. И переложила «багаж» в карманы.
Они вышли на балкон, и он крепко ее обнял и прижал к себе. Она замерла. Его сердце ровно билось возле ее уха. Он сказал:
– Нормально, потянет.
Потом охватил своими ремнями ее и себя. Посмотрел близко-близко сверху на нее и спросил:
– Страшно?
Она удивилась:
– Нет.
И у нее задергались брови.
Тогда он крикнул кому-то «Вира!». Их потянуло вверх. Нос Аси упирался в грудь альпиниста. Ей очень нравился его запах: кожи, железа, табака.
Когда они повисли рядом с домом, альпинист сказал:
– Вниз не смотри!
Потом заорал: «Майна!»
Их заболтало и медленно понесло вниз. Век бы так лететь.
Приземлились на кучу строительного мусора. Сердце разочарованно ухнуло: вот и всё!
Соседка Людмила гуляла с собакой и смотрела с интересом:
– Нефигасе, – сказала она. – Что-то я вас давно не видела? Приболели, что ли? А чего тут-то?
– Катаюсь, – весело ответила Ася, пока альпинист отцеплял ее от себя.
Потом она крепко его обняла, и он взмыл куда-то наверх. Ася поняла, что их главный штаб находится на крыше.
Чтобы не объясняться с Людмилой, махнув ей рукой, сразу побежала к метро и чуть не наткнулась на неожиданную процессию. Вовремя затормозила и спряталась за китайский автобус. Впереди шествовала сильно увеличившаяся в размерах дамочка, гордо неся перед собой живот. За ней устало шел Анатолий Алексеевич. На ярком уличном солнце он казался очень постаревшим и измученным. Ася даже не удивилась, она давно подозревала подобное. Немного ошарашила явная неоспоримая зримость события. Процессия скрылась во дворе.
Она легко представила себе, как они будут гулять с коляской по Екатерининскому парку и как ребеночек вырастет и пойдет в школу, в ту самую, где всегда проходили выборы, и как они будут жить тихой размеренной бытовой жизнью. А вот как раз этому она совсем не завидовала.
Поначалу она шла неизвестно куда, ее вела какая-то сила свыше. Эта сила ее оберегала и направляла. Откуда-то вернулось чувство безалаберной молодости и уверенности, что ничего плохого с ней не может случиться.
Эта вера в свое могущество привела ее сначала в банк, где она легко и весело наврала про то, как у нее украли карточку. Получив хорошие деньги – за все месяцы заточения, – Ася, теперь она была опять Ася – отдалась восторгу быстрого хода по московским улицам. Почти бежала, почти летела по улицам и переулкам своего детства, очнулась на Таганке, которую она не любила. Но, углубившись, в запутанные дороги вокруг прежде незаметных церквей, мимо давно забытых набережных мутной Яузы, она вырулила на одиноко стоящую парикмахерскую. Причем в окружении дровяных сараев, которые за ненадобностью давно были сметены с лица Москвы, а тут, поди ж ты, стоят – черные такие, сырые от утреннего дождя, и рядом сирень, тоже сметенная градостроительством повсюду.
Это был не салон, не фитнес, это была советского вида парикмахерская, и в вывеске отсутствовало в середине три буквы– «Пари… херская». Ася немедленно влетела в эту «херскую». Там ее встретил молодой парень – мастер, один в один похожий на стоматолога-протезиста, ее давнего коллегу. Только того звали Егор, а этого Николай. Так было вышито на его белой куртке. Куртка тоже удивила, так больше уже не носили в салонах.
Получив в свое расположение девственно чистую, никогда не тронутую ни одним парикмахером голову – Анастасия Александровна всегда носила пучок – он пришел в восторг. «Еще один Пигмалион», – подумала клиентка. Он колдовал над ней, как будто писал диссертацию – спрашивал мнения коллег, оппонентов, интересовался, что скажет сама жертва, часто ворчал, что друзья-коллеги опять сперли любимые ножницы, негромко и доверительно рассказал ей свою жизнь – там было все: от года во ВГИКе до победы на конкурсе в Лионе. Голова у Аси кружилась – она только на все кивала и говорила «да». На провокационный вопрос: неужели ей не нравится, она тоже сказала «да», чем вызвала столбняк у Николая. Она быстро спохватилась и осыпала его восторгами, а потом и деньгами.
Ее окружили нежной заботой маникюрши и косметологи, педикюрши и стилисты.
Оставив половину банковской суммы, вышла новым человеком.
В одном из дровяных сараев находился комиссионный магазин, в котором за копейки она прикупила плащик, она
