таджика» от Вихры и теперь немножко злилась. Ведь я писала ей, что мой папа мечтает раздобыть выпущенные болгарским Красным Крестом карточки с санитарными поездами. Вихра не удивилась бы «я таджику» и в первый же день указала бы нам этот пляж. Или не указала бы…
Я сфотографировала Кован Кая. Постаралась поймать тот же ракурс, что и на открытке. Отбежала к лесу и сделала ещё несколько снимков. Все сопровождали меня, словно группка туристов, покорно бредущая за экскурсоводом. Даже Глеб не отставал ни на шаг. Ждал, что на меня снизойдёт новое озарение. Не снизошло.
Мы обсудили, есть ли смысл перекапывать гальку. Глеб промолвил, что лопатами тут не обойтись и придётся нанять экскаватор. Он, конечно, пошутил, а Настя оживилась и заявила, что экскаватор лучше угнать, иначе владелец пронюхает про сундук и захочет его отнять. Следом Настя предложила сунуть под гальку динамит, чтобы уж сразу вывернуть пляж наизнанку и увидеть, что под ним спрятано.
– Настя… – зажмурившись, выдохнула я.
– А что?
– То!
Подобные обсуждения ни к чему бы не привели, и я поблагодарила Гаммера, когда он вспомнил про объективы с разным фокусным расстоянием – хоть одна вменяемая мысль! Мы не знали, каким объективом пользовались в Обществе болгарского Красного Креста: широкоугольным или длиннофокусным. Ничто не мешало фотографу поставить свой штатив значительно дальше от воды. Настя не поняла, о чём идёт речь, и я объяснила.
– А сто лет назад такие продавали? – спросила она. – Ну, длиннофокусные.
– Не знаю…
– Но в теории фотограф мог стоять хоть за сотню метров отсюда?
– Нет. К лесу берег повышается, и пришлось бы снимать с пригорка. Ракурс получился бы другой.
– Может, раньше пляж был выше? – предположил Гаммер.
– Тогда к реке вёл бы ощутимый спуск, а на открытке его нет.
– А русло могло быть выше? Так, чтобы вровень с лесом?
Я пожала плечами и посмотрела на сидевших в воде Вихру с Богданчиком. Они уже не плескались и, судя по всему, готовились выйти на берег.
Гаммер ковырял ногой гальку и нашёптывал:
– Чтобы найти сундук, нужно думать как сундук… Если бы я был сундуком, где бы я спрятался? Думай как сундук… Стань сундуком…
Гаммеру это помогало сосредоточиться, а меня и Настю только нервировало.
– Андрей! – не сдержались мы одновременно.
Гаммер успокаивающе приподнял руки и спросил:
– Что в итоге?
Ему никто не ответил.
Мы сделали важное открытие, которое ни капельки не приблизило нас к сокровищам Смирнова, а если и приблизило, то я этого совершенно не поняла и хотела выть от собственного бессилия, потому что, раззадоренная, рвалась в бой. Согласилась бы сорваться с пляжа, бежать на Момину скалу и там зубами вгрызаться в кафельную плитку, нюхом вынюхивать упущенную нами подсказку. Настя, Гаммер и Глеб испытывали схожие чувства, однако, на моё счастье, ночью шарахаться по скалам посчитали не лучшей затеей.
Заметив, что к нам идут Вихра и Богданчик, мы быстренько составили план действий. Он был прост. Завтра на рассвете уйти из дома. Оставить Вихре записку – объяснить, что мы постеснялись дёргать её лишний раз и самостоятельно отправились к руинам фракийской Окопы. Добраться до развилки с дубом и приколоченными к нему указателями, но свернуть, конечно, не к руинам, а к библиотеке. Повторно облазить тёмную темницу Смирнова, поймать сидящую там всемирную красавицу, затем спуститься в Маджарово и отправиться прямиком сюда, на пляж «я таджика». Воспользовавшись красавицей, отыскать сундук и хорошенько отпраздновать стремительную победу. Ну, стремительная победа вызывала некоторые сомнения, однако в остальном наш план получился выполнимым.
Глава седьмая
Глеб
После пляжа мы поужинали, и Настя вроде бы пошла гулять с Вихрой, а я завалилась в кровать и даже не поинтересовалась, куда они собрались, только попросила Настю не хлопать дверью, когда она вернётся. Мне бы уснуть, набраться сил перед повторным восхождением на вершину Моминой скалы, но сделанное на меандре открытие не давало покоя. Я закрывала глаза и видела две наползающие друг на друга картинки: чёрно-белый пляж на карточке «я таджика» и цветной пляж, заснятый с того же ракурса на мой смартфон. Затем мысли метнулись к горной библиотеке. Я блуждала по ней в полудрёме, разглядывала отверстия в полу. Поняла, что из них складывается рисунок то ли упитанной птицы, то ли крылатой овцы, и так этому обрадовалась, что от радости проснулась. Открыла глаза и уставилась в белые скаты едва подсвеченного луной потолка.
Поворочавшись, достала смартфон. Изучила фотографии меандра, сделанные с обоих берегов Арды. Долистала до вчерашних снимков из библиотеки. Они были смазаны, местами пересвечены из-за вспышки, да и я быстро отмахнулась от навеянной сном надежды сложить из просверленных отверстий рисунок. К тому же перфоратором там поработали после смерти Смирнова, а значит, из отверстий ну никак не могла сложиться дополнительная подсказка. Я ещё взглянула на кафельную карту мира и, не зная, чем заняться, открыла «Золотую цепь» – пробежалась по описаниям таинственного особняка.
Если бы Смирнов выбрал не Гринов с Хилтонами, а кого-нибудь из ОГЭшных авторов, его лабиринт подготовил бы меня к экзамену по литературе лучше любых репетиторов! А так… Новых деталей я не подметила. Перечитывая «Золотую цепь», наткнулась на упоминание Зурбагана. Шестнадцатилетний Санди «долго был известен на полуострове как мот и пьяница и был арестован в Зурбагане, но скоро выпущен за большие деньги». Чудненько. И никаких алых парусов.
Я вспомнила, как папа рассказывал о Зурбагане и целой стране, придуманной читателями для этого и других вымышленных городов Грина. И тут меня осенило.
– Гринландия!
Я подскочила в кровати, не веря, что вчера упустила столь очевидную подсказку.
– Ну конечно!
Смирнов нарочно исковеркал Гренландию. Вместо Greenland написал Grinland и намекнул на значимость карты мира, которая была не украшением библиотеки, а отсылкой к многоязычным томикам Грина, да и ко всем прочим томикам, стоявшим на стеллажах!
Я вновь открыла фотографии библиотечного пола. Отругала себя за качество снимков. Не разобрала ни единой надписи. Прочитала, конечно, Гринландию, но лишь потому, что помнила её без всяких снимков. Следом вспомнила эмблему производителя в нижнем углу. «Daniel Doom». Погуглила и узнала, что так звали малоизвестного велосипедиста из бельгийского Кортемарка. А ещё так звали одного барабанщика, одного учёного-химика, одного специалиста по образованию и ещё с десяток случайных людей из «Твиттера» и «Фейсбука»[1]. Добавила «floor tiles», то есть «напольная плитка». Бесполезно.
Предположив, что изготовитель плитки связан со Смирновым, я вбила в поисковик его имя по-русски. Попробовала разные варианты. Ни Даниэль Дум, ни Дэниел Дум мне не помогли и только вывели на Дэниела Рэдклиффа. Я перешла по ссылке и посмотрела на кадры, где уже взрослый «мальчик, который выжил» красуется «с модной причёской в стиле брит-инди-рока». Погуглила, что такое брит-инди-рок. Увидела кучу незнакомых мне людей. Перескакивая по ссылкам, поймала себя на том, что зачитываюсь рецептом блюда с ирландскими свиными колбасками, которые любил Ноэль Галлахер, солист группы «Оазис». Вздрогнув, закрыла ненужные странички. Вернулась к Daniel Doom. Закавычила название и ничего особенного не ждала, но «Гугл» выдал мне… рассказы Честертона!
Смирнов снисходительно подталкивал охотников за сокровищами к верному пути. Мало Гринландии? Вот вам второй намёк! Хотя тут зачитай Честертона до дыр, а с ходу Daniel Doom не признаешь. Он упоминался лишь в «Небесной стреле», и, главное, в переводе Екатерины Коротковой его фамилия звучала как Рок, то есть была переведена буквально! И никаких Думов!
Я перечитала рассказ. Вспомнила, что Дэниел Рок охотился за некой коптской чашей. «В годы своей необузданной молодости он убил двух человек, чтобы завладеть этим сокровищем; но, должно быть, он не хотел их смерти, он хотел только ограбить их». Ещё один охотник за сокровищами…
Ничего важного в рассказе я не нашла, если не считать упоминания, что чаша хранилась в сейфе банка. Дэниел Рок убил её владельца, потом погиб сам, а чаша по наследству перешла к кузену владельца. Вот, собственно, и всё. Негусто. Ну хотя бы пропали последние сомнения в ценности кафельной карты мира.
Приехав в Маджарово, мы с Гаммером, Настей и Глебом договорились сосредоточиться на более простом пути, то есть на подсказках «я таджика», а головоломку по возможности не трогать, но так уж получилось,
