Всех по разному поводу, но достаточно тяжко ломает каждого. И что надо рубить к чертям все эти хвосты из детства. Ибо дальше с ними хода реально нет. Да и окружающим от этого наследства тоже хреново.
И да, что за очередной трэш там у них на кафедре? Деду Ревазу я, ясен день, позвоню, но и родителей надо опросить.
По отдельности.
Глава 26
Руслан
Перед сном неожиданно, но приятно, снова явился Никитос минут на пять посидеть.
Спросил, чем я увлекался в начальной школе, удивился, что космосом:
— Ну а я, бл*, на карате хочу. Или на бокс.
Не, это понятно, переживает человек за собственную неготовность дать миру пи*ды. Очень тут батя будет в тему:
— Это не просто. Надо много работать. Ты отца спроси, он и сам в боксе мастер спорта, и тренеров хороших знает.
— Да, че спроси? Занят вечно, у него наука, нах*. Че я полезу?
— Ничего, для тебя время точно найдется. И для бокса, и ты еще на шахматы его пригласи, если играешь. Если нет — попроси научить. А там можно будет потихоньку и все остальное у него спрашивать, что интересно.
— Вот бл*. Я подумаю.
И исчез, красавчик. Ну, сегодня мат не через слово, что не может не радовать.
Отец, явившийся с какао после вечернего визита Ника, был настроен поговорить.
Штош. Пора же?
Но пока я пытался сообразить, с чего начать, он меня, как обычно, удивил:
— Я в армии боролся с беспомощностью своего детства. Пытался прочувствовать и осознать, что управляю своей жизнью. Рисковал ей, не понимая ценности. А в то время там тем, кто готов умереть, неплохо платили.
Я так обалдел, что обжегся, отхлебнув сразу полкружки. Папа Влад глянул на меня хмуро и продолжил:
— Видимо, весь абсурд такой тактики я до тебя не донес. Ну, что же, исправляюсь, — таких тяжелых вздохов я за последние годы слышал три. И все ситуации были швах. Но подождем, может, все не так однозначно плохо?
— Если тебе нужна одна конкретная женщина, то ты должен понимать, что отношения, это в первую очередь ответственность. И, несмотря на ее возраст, рулить в вашем случае тебе, — да, вот это реально практические советы.
Тут теперь главное — не спугнуть мысль. Я, наплевав на то, что время давно пришло очередную дозу обезбола колоть, сцепив зубы старательно внимал.
— Ты должен гарантированно обеспечить своей женщине безопасность, комфортный быт и ежедневно давать ей понять — что она твоя королева. Она одна царит в твоей душе и сердце. Она самая важная для тебя. И ты для ее счастья сделаешь все, — наконец-то на лице бати проступило то выражение умиления, с которым он всегда раньше смотрел матери вслед.
Фух, а то мне что-то стремно уже стало.
А он с той же радостью во все лицо закончил лекцию:
— И тогда взамен на тебя посыплются все эти семейные плюшки: забота, поддержка, нежность. А когда-нибудь и любовь. Главное — быть настойчивым и уметь ждать.
Ну, ждал я, допустим, достаточно, о чем тут же и брякнул. Эх, башка несколько отъезжает, понимать надо.
Отец забрал пустую кружку и хмыкнул, выдав мне на сон грядущий последние инструкции:
— Думаешь, долго? Это с какой стороны посмотреть. Тебе сейчас надо вспомнить, что без разведки нормальные мужики даже в магазин не ходят. Поэтому ты должен быстро выяснить, что там у нее и как сейчас в семье, с мужем, с ребенком. И с работой.
Но, пока он не успел скрыться за дверью, я все же вбросил:
— Что на работе? Не поверю, что все нормально. Говори сам, я же все равно у Алиева спрошу!
Вот почему я не зацепился за его кривую усмешку, тормоз?
— Нет, не сейчас. У тебя есть срочная задача — встать на ноги и определиться с твоими отношениями с Ладой Юрьевной. А потом уж все остальное, — ухмылка снова кривая.
Да что там, бл*, творится?
— Смотри, бать, я тебе давал шанс. А теперь уж прости, буду свое мнение формировать, а не с твоей точки зрения смотреть.
— Ну, приходи потом — обсудим. Может, ты что-то увидишь в этом дерьме иное. Любопытно будет послушать.
«Приходи» — это он хорошо придумал, да.
Мне для начала встать надо устойчиво, зараза.
Поэтому я некоторое время повалялся в тоске, сомнениях и переживаниях.
И планировании.
Думал и надумал.
Вспомнил, кто моя мать. Не знаю никого, способного упорядочить мой бардак в башке лучше, чем она. Святая женщина.
А вот когда она появляется на пороге, то мне резко становится не до смеха. И не до всего того, что я хотел с ней обсудить. Из своего.
Я понимаю, просто одним местом чую, с чего надо начинать.
— Мам, а что за хрень у вас там, на работе, опять?
— О, милый! У нас там, не поверишь, любовь. Ты же знаешь, что это за дурман? Вот Шефа нашего где-то накрыло — не продохнет. С лета, кажется, потому что в сентябре уже ходил пришибленный.
Да, умеет матушка удивить. Да и Игорь Александрович тоже. Он же старый пень⁈
— Внезапно. Но он вроде как не мальчик давно уже.
— И на старика бывает проруха, как ты понимаешь… — мама печально пожимает плечами, устраиваясь на моей кровати в ногах.
— И чего делать? — чувствую себя слоном в посудной лавке, аж в плечах жмет. Хочется же осчастливить хоть кого-то, вдруг мне зачтется, а?
Моя понимающая матушка поправляет на моих ногах плед и смотрит с грустью:
— Ничего. Это не наше дело. Он сам разберется. Будет нужна помощь — я всегда готова выслушать. Он знает.
— О, как. Ну, тебе виднее, а про остальное опять промолчишь? — надо же к основному сворачивать.
— Да там дело, мне кажется, мутное. И с двойным, если не с тройным дном.
— Но ты же уже поняла, откуда ветер дует? — как же я не люблю эти танцы вежливости без конкретики.
Фыркает:
— Если мои предположения верны, то ситуация очень некрасивая и болезненная для Влада выйдет. А если я ошибаюсь, и это просто так звезды раком встали, то больно будет мне, но я переживу.
Бахрома на пледе послушно под мамиными пальцами сплетается в косички.
— А давай без самопожертвования, а? — прошу без особой надежды, но вдруг?
Бл*, вот эту усталую улыбку я помню по первому курсу терапии, еще при Миронове:
— Ой, за это не волнуйся, я такое давно не практикую. Просто здесь возможна утрата, а я бы этого не хотела, ты же понимаешь.
— Мать, а не выйдет так, что он там тоже про тебя что-то такое думает? Считает себя лишним, недостойным, ненужным, а? — припоминаю все Владовы метания и выбираю предупредить мать.
А то она у меня сильно многомудрая Сова. Сейчас они вдвоем так накрутят, мне ни в жизнь не разгрести…
Мама смотрит на меня с откровенным недоумением, мол, что за бред?
— Хорошо, это отложим тебе на подумать. Скажи мне пока вот что: почему у меня все по жизни через одно место выходит?
Моя прекраснейшая мать заливается мягким, тихим смехом, а я, как дурак, улыбаюсь, наплевав на свежие шрамы на морде.
— Ну, ты бы еще спросил, почему утром солнце встает. Сыночка, ты у меня офигенный мальчик вырос: умный, красивый, фактурный, эмпатичный… но тобой до сих пор твои эмоции рулят. Не мозг, не инстинкты. Эмоции. А для жизни это тупик. Ты же еще и прощения с трудом просишь. Так что все это очень-очень плохой сценарий. Но мы его сейчас разберем и будем как-то плыть и выплывать, да, сына?
Сижу — туплю.
А с мамой так нельзя.
Когда ты выпадаешь из беседы, она тебя внезапно может так взбодрить, что и слов-то цензурных не найти:
— А скажи-ка мне, любимый старший сын, зачем тебе нужен весь этот китч, дикие приключения, преодоления и очередной подвиг, а, Русик?
Отвечаю без запинки, и очень, даже для себя самого, внезапное:
— Чтобы ты меня любила.
Матушка снова смотрит с печалью во взоре, как на сироту убогого:
— Мне для этого не нужен повод, я всегда просто люблю тебя. За то, что ты есть, за то, что ты — это ты.
Охренеть, ну, правда, обалдеть же!
Бля*, ну, не может быть!
— Ну, чтобы ты мной гордилась, и тебе не было за меня стыдно, — сжимаю зубы, потому что и по прошествии стольких лет, оно все равно накатывает.
Мама гладит по голове, спокойно смотрит в глаза:
— Никогда, никогда мне за тебя стыдно не было.
Да ладно! Быть такого не может!
— А после граффити в десятом?
Удивленно пожимает
