похода в Болгарию и коварстве печенегов. К сожалению, дружинники не понимают ни слова из того, что он говорит, даже несмотря на то, что Вася пытается вставлять в свою речь слово „понеже“ и заканчивать глаголы на „-ша“ и „-де“. Воины наскоро продают Васю булгарскому купцу, который везёт его с караваном в Бухару. В Бухаре из маркетолога делают евнуха, и оставшиеся сорок лет своей жизни он проводит в относительной тишине. <…>
8. Php-программист Иннокентий оказывается в конце июня 1941 года на Украине и немедленно арестовывается военным патрулём. Обнаружив на Иннокентии одежду с этикетками на нерусском языке, комендант звонит в НКВД, но в это время начинается воздушный налёт и Иннокентий убегает. Проскитавшись несколько дней с беженцами, программист внезапно попадает в плен к немцам, которым некогда. Когда немецкий офицер достаёт пистолет, Иннокентий в отчаянии выпаливает характеристики танка Т-34. Офицер, заинтересовавшись, устраивает Иннокентию допрос, на котором программист пересказывает характеристики советской военной техники из книг издательства „Эксмо“. К счастью, во время допроса, немецкая часть подвергается удару прорывающихся из окружения советских танков, и Кешу с офицером переезжает танком БТ-7» Полный текст по ссылке.
Сейчас этот поджанр потерял свежесть. Он не то чтобы выдыхается, но во многом теряет новизну.
Он построен на мифологическом восприятии истории — всех этих Бенах Гурах в постели Клеопатры и «роллс-ройсов» Дизраэли.
Но живуч при высоком статусе исторических событий в официальной идеологии, и, одновременно при наличии читателей, что хотели бы к ним быть причастными (или вовсе переиграть историю).
Массовый успех этой литературы объясняется просто — наличием массы людей, которым нужно сопоставить себя с прошедшими событиями. Смутное историческое представление кажется им достаточным для победы, а то, что они живы, а исторические персонажи уже превратились в прах, — поводом для превосходства.
Диванные войска Российской Федерации — социальная база этого поджанра.
Эстетическая несостоятельность желания стать властелином в воображаемом мире прошлого описано не только в поэтическом варианте:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.[53]
— но и в прекрасном рассказе Алекса Паньшина «Судьба Мильтона Гомрата» (1967).
Единственным представляющей литературный интерес актуальной историей про попаданцев я считаю стихотворение «Суббота, 21 июня», написанное Арсением Тарковским в 1945 году. Война лишила его ноги, и вообще он много что видел. В диванной жизни его не заподозришь.
Чтение этого стихотворения искупает смысл моего пространного текста, им и закончим:
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрет в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю — не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда, и что случилось чудо.
Я всё забыл. В окне ещё светло,
И накрест не заклеено стекло.
29.02.2016
У-топия и у-хрония (о социальной фантастике)
— Вот я и спрашиваю: какая теперь у вас большая мечта? Кондратьев стал думать и вдруг с изумлением и ужасом обнаружил, что у него нет большой мечты. Тогда, в начале XXI века он знал: он был коммунистом и, как миллиарды других коммунистов, мечтал об освобождении человечества от забот о куске хлеба, о предоставлении всем людям возможности творческой работы. Но это было тогда, сто лет назад. Он так и остался с теми идеалами, а сейчас, когда все это уже сделано, о чём он может ещё мечтать?
А. и Б. Стругацкие. Полдень, XXII век.
Среди произведений, которые причисляют к фантастическому жанру, есть несуществующие социальные (и исторические) конструкции.
Иначе говоря, утопии. Утопия — искусственное слово, придуманное Томасом Мором для того, чтобы назвать так несуществующий остров — место, вернее, не-место, где царил придуманный им социалистический строй. Имя этой стране дано неким Утопом, что для русского уха имеет особое звучание.
Полное название книги Мора, написанной, кстати, незадолго до знаменитой книги Рабле было — «Золотая книга, столь же и полезная, сколь и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии» (1516).
С тех пор утопий написано много — от «Города солнца» (1602) Томазо Кампанеллы до книг последнего времени. Противопоставление утопий и антиутопий имеет странную предысторию: во-первых, большинство утопий изображают довольно неприятные миры, а в слове «антиутопия» чудится двойное отрицание. Появилось, правда, слово «дистопия», но, кажется, оно вовсе не распространилось.
Особенно интересны не доведённые до конца социально-литературные проекты. То есть — тексты, в которых отработан социальный заказ, но этот заказ оказался отменён, переменился политический курс или общественный спрос — и ты обнаруживаешь странные следы, будто гипсовых пионеров в кустах современного дома отдыха. По этим следам можно реконструировать мечты прошлых поколений — вот в чём дело.
И, во-первых, то, что называлось и считалось утопией, потом выглядело как антиутопия, причём не меняя ни буквы текста. И такое происходило по нескольку раз — в разные периоды истории.
Во-вторых, в массовой культуре всё диктуется сиюминутным спросом, а не глубинными свойствами. Книжный коммунизм оборачивается тиранией, но можно представить себе книги, особенно детские, советского времени, где изображался бы ужасный мир далёких планет с развратом и ковбойской стрельбой от бедра, которые при этом жили в подростковых мозгах как прекрасный мир свободных людей, романтичный, с прекрасными, хоть и жёсткими законами. Собственно, так отчасти произошло с пиратами.
Достоевский заметил, что каким калачом в правильное
