на вилку небольшой рыжик. Натурально — рыжий, похожий на небольшую воронку, где-то с пятирублевую монету. Соленый. Много разных способов засола грибов есть, и с укропом и с чесноком, и с листьями дуба, но я люблю вот такие — только рыжики и соль. В таком виде они, на мой взгляд, гораздо вкуснее.
Кстати, если вы подумали, что вилка, на которой красуется оранжевый грибок — ам, в смысле, красовался — это та самая, которая чернеет при контакте с ядами, то блина с два вы угадали. Просто вилка, самая обычная. С той самой вилкой мой начальник контрразведки, то есть Клавочка, стояла у двери, проверяя каждое блюдо. А то, знаете ли, если траванут не меня, а моих гостей, или, упаси Боже — царевича, то мне можно сразу пихать в рот то, что не доел отравленный…
Тут мне пришла в голову неприятная мысль, что какой-нибудь ловкач мог подкинуть отраву уже ПОСЛЕ того, как еду проверила Клава. Например, кто-нибудь из слуг на раздаче мог оказаться тварью вербованной. От этих размышлений аппетит совершенно пропал, и даже проглоченный рыжик как-то неприятно шевельнулся в желудке… Так. Викентий, отставить панику! Я на сто процентов уверен, что за всеми попытками убийства меня стояли Романовы, которым отчего-то — хотя есть у меня версия… — не хотелось приходить на мой званый пир, вот они и пытались отменить его. Вместе со мной. А раз пир уже идет, то и травить меня смысла нет.
Но бочонок с красным медом от Романовых я, на всякий случай, все же разливать не велел.
— Неужели и вправду слон? — запросто обратился ко мне царевич. Он с интересом рассматривал кусок «хобота», отрезанный от запеченного «слона». На самом деле сделанного из отбитой говядины, с добавкой свинины, сала и специй.
— Да, — кивнул я — Сибирский.
Царевич Иван — хех, только сейчас понял, что он натурально Иван-царевич -усмехнулся краем рта, явно вспомнив мою мангазейскую легенду «английского охотника на сибирских слонов». Потом перестал улыбаться, с сомнением посмотрел на меня. Потом на мясо в своей миске.
Сидевший сбоку от меня патриарх Филипп, аккуратно лущивший стручки с вареным горохом-зобанцом, причмокнул, доедая горошины, вытер руки о скатерть — это не патриарх свинья, это традиции здесь такие, салфеток нет, поэтому к краю скатерти пришивают длинную полосу полотна, специально для вытирания рук — и непринужденно обратился ко мне:
— Что это ты, боярин Викентий, такое на шапку прицепил?
— Знак моего рода, — веско ответил я, предчувствовавший такой вопрос и успевший мысленно отрепетировать ответ.
— Что-то не похож он на осетра, — проскрипел старик-патриарх, — На крокодила похож. Только без лап. Выдумываете вы, юнцы, всякое, чего от роду на Руси не велось. Знаки всякие на шапки цепляете, часы, вон, за поясом носите… Часы должны на башне быть, а не за поясом. Не чтит молодежь нынешняя старину, совсем не чтит… И кафтан у тебя по-новомодному сшит, не так, как отцы и деды носили…
В этом месте я чуть не подавился. Потому что кафтан на мне, как вы помните, был извлечен из кладовых рода Сисевых и, значит, было ему никак не меньше ста лет. Видимо, патриарх, за старостью, начал забывать, что там его отец носил. Не говоря уж о деде. Впрочем, такие разговоры — это любимое занятие стариков во все времена, мол, в мою молодость и трава была зеленее и девки мокрее и вода кра… то есть, наоборот — вода мокрее, а девки — красивее.
—…а вот, боярин Викентий, знаешь, что тебе нужно?
Я внезапно осознал, что вопрос не риторический и Филипп натурально ждет ответа, глядя выцветшими глазами из-под седых бровей. Эм… ну, мне много чего нужно. Только что из этого «много чего» имеет в виду патриарх?
— Священник тебе нужен! — ткнул он в меня узловатым пальцем.
На… в смысле — зачем⁈
— Зачем Осетровскому священник? — хмыкнул из-за моего плеча царевич, — Для любых надобностей рановато, ни жениться, ни креститься, ни отпевать не надо.
— А вот понадобись ему кого-то отпеть или жениться — и куда он без священника? — скрипнул из-за другого плеча Филипп, — Что это за род боярский без своего священника? Но ничего, боярин… — патриарх хлопнул меня по плечу. Наверное, он думал, что изо всех сил, но сил у него уже маловато осталось. Так, легкий хлопок получился, —…я тебе вскорости пришлю. Есть у меня один на примете…
Ну вот, проблема решена, скоро у меня будет свой родовой священник… нафига мне он⁈
Патриарх удовлетворенно вернулся к гороху — не забывая отпивать из кубка — царевич куда-то свинтил, я поддел вилкой кусок чего-то мясного с тарелки, макнул с чесночный звар и, жуя, обвел взглядом палату.
Бояре уже приняли на грудь, расслабились, уже не ждали, что на их головы вотпрямщас упадет внезапная смерть, начались застольные разговоры, отчего в палате стоял гул голосом. А я, наоборот, снова начал напрягаться. По сравнении с любым среднестатистическим боярином я выглядел несколько бледно. Все бояре были здоровенными амбалами, ростом под два метра, широкоплечие, не смешные пузаны, а накачанные здоровяки, с солидными — пусть и не до пупа — бородами, в кафтанах, на которых под золотом и самоцветами и ткани-то не видно. Они с рождения привыкли быть над всеми остальными, повелевать и Повелевать… а я? Куда я влез?
А я — боярин Осетровский! И мне плевать, что я моложе любого боярина вдвое, что я ростом ниже — правда, ненамного — а в плечах уже в два раза, что кафтан на мне одолженный, а боярином я стал пару месяцев назад. Плевать!
Хотя напряг, конечно, сохраняется…
Чтобы не грузить себя мыслями о собственной неполноценности, я приосанился, отпил из кубка — а хороший мед, кстати — и тихонько прошептал Долгое Слово. Чтобы прислушаться к тому, что там бояре говорят.
Правда, тут же выяснилось, что бояре таких слухачей, как я, видали… в голове пронесся ряд вариантов того, где они таких, как я, видели, один неприятнее другого. Видели, в общем, и давным-давно придумали способы противодействия. Вон, к примеру, два боярина отошли к стене и разговаривают между собой. Вроде и губы шевелятся, и руками один из них водит, явно что-то показывая — а ни звука не слышно. Наверняка, какое-то Тихое Слово, позволяющее говорить хоть в толпе, не боясь, что тебя подслушают. А вон — еще два. Положили между собой на стол пластину, не пластинку, иконку, не иконку — и теперь и соседи, и я с Долгими Словами, слышу только невразумительное лопотание, и ни одного членораздельного слова. Амулет какой-то, явно.
Но некоторые то ли не считали свои разговоры секретными, то ли не заморачивались.
— «Тарские казаки доносят, что из Омского острога давно вестей нет». «Так отправить туда разведчиков, пусть посмотрят, что случилось — джунгары ли безобразят или джунгары подошли». «Так отправляли». «И что?» «Никто не вернулся. Кто до острога доходил, говорил — стоит и все в окрестностях спокойно. А кто в сам острог уходил — уже его не покидал»…
— «С Алтая джунгары ушли, кузнецких татар от дани освободили. От царя же никого там еще нет, остроги не поставлены. А места благодатные, что дли пашни, что для пастбищ, пушнина в лесах опять же…»
— «На Волге разбойник Степашка появился. На Хвалынском море персов пограбил, так теперь за русских купцов взялся». «Вот негодяй. Собрать полки, да разогнать, пока силу не набрал»…
— А подайте-ка мне кусок вон того осетра! Очень я осетров люблю! Когда они запечены до корочки!
Так, а это уже не Долгое Слово. Голос любителя осетров разнесся по палате и без него. Понятно — Морозов. И также понятно — на кого намек. Ну-ну, отведай. Нет на столах ничего осетрового, кроме икры, а тот, от которого ты кусочек жаждешь — из мясного фарша сделан. Мог бы и догадаться, но… Это же Морозов. У него извилин в мозгу много, да все они — в голове его жены.
— Морозов… — произнес голос сбоку.
Я неторопливо обернулся. Потому что я — боярин и я не могу подпрыгивать от неожиданности и взвизгивать, как школьница. Даже если очень хочется!
— Буд здоров, боярин Викентий, — коротко поклонился Дашков, когда я встал со своего стула.
— Будь здоров, князь Дашков, — поклонился я в ответ. Еле удержался от того, чтобы в пояс по привычке не поклониться. Уронил бы лицо, как пить дать. Проклятый русский этикет, прямо как у японцев…
— Что это ты на шапку нацепил? — с интересом спросил глава Разбойного Приказа.
— Знак моего рода.
— Что-то не похож он на осетра. На крокодила похож. Только без
