затем, будто очнувшись, встряхнулся и сказал:
– Сейчас ты услышишь то, во что очень трудно поверить. Но! Как вежливый человек ты дашь мне договорить. Я постараюсь уложиться примерно в пять минут. Постарайся на это время перестать быть обывателем. Вспомни, наконец, то, что когда-то ты готовилась стать ученым, то есть человеком, для которого не существует незыблемых истин. Хорошо?
Она молча кивнула, едва удержавшись от улыбки. Стоило Андрею Петровичу вскочить на своего конька, он мгновенно преображался. Даже несмотря на свой не совсем презентабельный вид, это снова был человек, мгновенно овладевавший вниманием любой аудитории, перед которой он выступал.
– Вот и хорошо, – сказал он, потирая руки, – время пошло. Скажи, отец рассказывал тебе, чем мы занимались, когда работали вместе?
Андрей Петрович бил наверняка: ее отец, Николай Марецкий, такое рассказать точно не мог по складу характера, а, кроме того, находясь под «подпиской», должен был о работе молчать. Те, кто распускал язык, хотя бы и в кругу семьи, «там» не задерживались.
– Ну, так вот, мы лечили людей. Душевнобольных. Знаешь, это особая статья. Если кость, к слову, можно просмотреть на рентгене, а кровь сдать на анализы, то душу человека можно только понять. Да и то, в лучшем случае, всего лишь постараться… В общем, мы занимались одним проектом. Естественно, чтобы лучше, эффективнее лечить людей. В свое время в узких кругах (на люди, понятное дело, это никогда не выносили) эта тема наделала много шуму. Причем как среди нас, психологов, так и среди физиков, одним из коих и был твой отец. Есть, знаешь ли, такая болезнь – раздвоение личности. Любой актер, художник или поэт этим страдает, но в допустимой мере. Ну и что ты думаешь? Нашлись, конечно, затейники, которые решили в этот процесс вмешаться!
Услышав это, она слегка улыбнулась краешками губ, потому что вспомнила – так Андрей Петрович называл тех «умников», которые лезут «куда им не надо».
– Ты представь себе только, – продолжал тем временем свой рассказ Андрей Петрович, – инициировать искусственно и управлять степенью замещения личности! Естественно, под это дело подписались наши славные генералы! Ну, как же без них, ведь такая возможность! Но мы были рады, как-никак у них были деньги и, что самое главное, фонды на дефицитное оборудование и материалы.
Короче, худо-бедно этим научились управлять. Были опыты с шокирующими результатами. Оказывается, когда концентрация чужой личности превышает 95 %, начинаются необратимые морфические изменения.
– Эффект стигматов, – прошептала она.
– Умница! – похвалил ее Андрей Петрович. – Но на порядок сильнее, круче, как сейчас говорят. Но пришел Горбачев, началась перестройка, закончились деньги. Проект свернули, и о нем никто более не вспоминал. Но остался открытым самый главный вопрос: кого мы получали в итоге: «репринт» или оригинал?
– Все это… – начала было она, но он ее перебил:
– …Крайне интересно, ты хочешь сказать, но какое имеет отношение к тебе? Ты это хотела сказать?
Она слегка кивнула.
– Так вот, объясняю, сам механизм перемещения, по сути, управляется только человеком. Его можно усилить, его можно инициировать снаружи, но весь процесс происходит внутри. Вроде фиксированных аномалий, когда в человека попадает молния и он начинает говорить на семи языках, включая языки другой группы, вроде суахили или японского. Или виртуозно играть на музыкальных инструментах, которые раньше в глаза не видал… Невероятно, но факт. К тому же эта инородная личность может быть из прошлого… Нет, не так: наш современник может стать человеком оттуда. И наоборот, человек оттуда может попасть сюда. Но не простой, а тот, у кого в высшей степени развиты вербальные способности. Художник, актер, писатель… поэт. Ну, так вот, ты как сидишь, надежно? Смотри, не упади. Итак, совсем недавно я имел честь познакомиться с Пушкиным.
– В смысле… вы… туда? – спросила она неуверенно, пытаясь понять, куда клонит гость.
– Нет. В смысле он оттуда. Его привели в «обезьянник», где, собственно… я коротал вечер, – смутившись в конце, ответил Андрей Петрович.
– Простите… в милицию?
– Ну да, – кивнул он головой, – я сперва подумал, что это тривиальный сумасшедший. Но простой сумасшедший ТАК себя вести не может, понимаешь? Он совершенно иначе воспринимает мир, абсолютно иначе. Можно долго ломать копья и строить теории, но если следовать «бритве Оккама», это Пушкин. Это очень сложно понять. Еще сложнее доказать. Но если удастся, ты представляешь, сколько научных карьер может разрушить и создать сей артефакт?
– Андрей Петрович… но Пушкин давно умер… – растерянно проговорила она, будучи не в силах вместить в себя то, что услышала.
– И это говорит мне издатель?! – насмешливо ответил он. – Странно, но в наше время уже можно не вздрагивать от упоминания «параллельной реальности», «петли времени» или «кротовой норы»… Вот тебе парадокс: да, Пушкин умер. Но его копия отлеживается в моем схроне после встречи со скинхедами, кстати, в десяти минутах ходьбы.
– Ну, хорошо, хорошо, хорошо, – проговорила она, пытаясь хоть как-то привести в порядок царящий в голове сумбур, – а я что… Чем я могу помочь?
– Я хочу перепоручить тебе этого человека, – сказал Андрей Петрович. – Моя жизнь не для него. Адаптивные способности у него крайне малы. Ну, а уж как издателю, тем более успешному, извлечь выгоду из того, кто стал живым Пушкиным… Смотри, все просто, – заволновался он, видя, что она колеблется, – от тебя требуется дать ему пищу и кров. Стоить это будет немного, ведь правда? Проведя несильно затратные исследования, ты продолжишь дело отца, а это уже само по себе немалого стоит. И либо убеждаешься в том, что я говорю правду, запредельную по своему смыслу, но тем не менее правду, либо понимаешь, что все это бред выжившего из ума старика. Не перебивай и не смущайся, я знаю, как выгляжу и какие мысли и эмоции вызывают мои слова. Знаю. Ну, так вот, если окажется так, что я был неправ, ты без зазрения совести можешь выкинуть его на улицу или вернуть его мне. А представляешь, что будет, если я вдруг окажусь прав?! Ну что, согласна?
Пытаясь выиграть время, чтобы хоть как-то осмыслить его слова, она, сделав глоток давно остывшего кофе, потянулась за сигаретой, прикурив ее, глубоко затянулась и, выдохнув струйку табачного дыма, стала наблюдать за тем, как его клубы, встретившись с комнатным воздухом, свернулись в колечко, которое, поднимаясь, постепенно таяло.
Первое, что ее поразило во всей этой истории, так это то, как своевременно объявился Андрей Петрович. После того, как он исчез, будто растворился во Вселенной, она, впрочем, как и ее отец, часто вспоминали и его, и его милую жену. Звонили домой, спрашивали у новых соседей
