и даже смог с грехом пополам вскарабкаться по лестнице. Отказавшись от еды и глотнув лишь немного воды, он забылся неспокойным сном. Дышал хрипло, неровно и снова звал кого-то, с кем-то спорил. А Андрей Петрович еще долго не мог сомкнуть глаз, думая о том, как ему дальше быть…
Утро следующего дня застало его возле бизнес-центра. Андрей Петрович с волнением ожидал появления одной особы, рассчитывая, что она не заедет в подземный паркинг, куда вход по известной причине ему был заказан. Не разбираясь в манерах деловых людей, он как психиатр полагал, что руководителям не к чести кататься под землей и что они должны входить в здание через парадное. А то, что Любонька, пардон, Любовь Николаевна – руководитель, он знал не понаслышке. Недавно на прилавке он увидел журнал, с обложки которого, улыбаясь, смотрела она…
Люба, дочь известного физика, училась на физмате, но приходила на его лекции и сидела в первом ряду, не сводя с него доверчиво-удивленного взгляда. В прошлой жизни их дачи были по соседству, они дружили семьями, часто по вечерам собирались друг у друга за чашкой чая и вели долгие беседы о науке, искусстве, да мало ли о чем можно было поговорить в беззаботное время застоя…
За журнал были отданы последние деньги, и тот поведал, что Любовь Николаевна – успешный издатель, что у нее все хорошо и что она купила новый офис в двух шагах от его чердака.
И теперь с надеждой вглядываясь в каждый проезжающий мимо автомобиль, он с нетерпением ждал ее приезда. Но время шло, а она не приезжала. И когда он начал сомневаться в успехе своего начинания, мимо него к парковке проехал черный лимузин, в окне которого промелькнуло знакомое лицо.
– Люба! – заорал что есть мочи Андрей Петрович, да так громко, что, захлопав крыльями, испуганно вспорхнула стайка прогуливающихся рядом голубей. Увы, в машине его никто не услышал, и тогда, недолго думая, он бросился ей под ее колеса. Тут же визгнули тормоза, и прежде чем автомобиль остановился, из него, буквально на ходу, выпрыгнул мужчина в темных очках и бросился к Андрею Петровичу. Но не успел он сделать и пары шагов, как распахнулась задняя дверца лимузина, и появившаяся за нею молодая женщина, ахнув, обхватила ладонями лицо:
– Андрей Петрович?!
– Целую ручки, сударыня, – опасливо озираясь на угрожающе нависшего над ним охранника, крикнул ей Андрей Петрович, – но ежели вы не остановите своего бодигарда, то я и сам скоро не определю я это или не я.
Крикнув:
– Слава, это знакомый! – она неуверенными шагами, словно не веря своим глазам, подошла к нему и прошептала: – Андрей Петрович, миленький, что с вами? Что с вами произошло?
– О, это долгая история, Любонька, в двух словах, стоя на улице, ее мне вам не рассказать, – вздохнув, ответил Андрей Петрович.
– Так давайте не на улице, давайте у меня, я здесь работаю, – не сводя с него глаз, показала на здание женщина.
– Я знаю, – ответил ей Андрей Петрович, – знаю, и если честно, то за этим и пришел, правда, не для исповеди, а по делу.
– Вот и славненько… Помните? Это была ваша любимая присказка, – понемногу приходя в себя, неуверенно улыбнулась женщина и, взяла Андрея Петровича под руку… Охранники молча расступились, пропуская эту в высшей степени странную пару – молодую эффектную хозяйку под руку со старым бомжом, шедшим, однако, с таким достоинством, будто он был не меньше чем регентом какого-то там его высочества!
Сопровождаемые недоуменными взглядами попадающихся по пути сотрудников издательства, они проследовали в лифт и вскоре оказались в ее приемной.
– Люсенька, это Андрей Петрович, сделай, пожалуйста, кофе и пусть нам никто не мешает, – сказала она, и приобняв гостя за плечи, завела его в кабинет.
Что ж, такой кабинет мог впечатлить любого. Во всем чувствовался изысканный вкус и поразительное чувство меры, которое еще более выигрывало с того, что, судя по всему, хозяйка кабинета в средствах не особо нуждалась. Робея от окружающих его интерьеров, Андрей Петрович осторожно присел на краешек дивана. Заметив это, она сказала:
– Андрей Петрович, миленький, прошу вас чувствовать себя как дома.
– Спасибо, Любонька, – начал было Андрей Петрович, но, смутившись, тут же поправил себя: – То есть я хотел сказать – Любовь Николаевна. Увы, я уже забыл, что значит «чувствовать себя как дома». И потом, скромные люди, к коим я себя нескромно отношу, ведут себя дома словно в гостях, в отличие от нескромных, которые в гостях ведут себя так же, как дома. Кстати, о доме – как папа? Передавайте ему нижайший поклон.
Легкая тень пробежала по ее лицу. Достав из сумочки пачку и вытащив оттуда дрожащими пальцами сигарету, она прикурила ее и, сделав глубокую затяжку, сказала:
– Папы больше нет. Уже больше года. Он болел, сильно болел. Я сделала все, что было возможно, но, увы, медицина оказалась бессильна…
– Печально, мне очень жаль, – вздохнув, ответил Андрей Петрович, – я часто вспоминал наши милые вечера за чашкой чая.
– А как Лариса Александровна? – тряхнув головой и отгоняя грустные мысли, словно мух, спросила она.
– Ее тоже нет, – горестно вздохнул Андрей Петрович, – а с нею вместе, как, собственно, это и должно было произойти, кануло в Лету все мое счастье. Она ведь тоже болела, и тоже очень тяжело… Я продал и заложил все, что было, в надежде ее спасти. Но, увы, и в нашем случае медицина оказалась бессильна. Вот так я и остался один, без нее, без кола, без двора. А вскоре потерял и работу. Да-с, не прошел аттестации. Впрочем, я понимаю… Без определенного места жительства человек – бомж, даже если он профессор… А бомжам в университете делать нечего. Да-а-а… Но я ведь, собственно, пришел не за этим. У меня к вам разговор.
– Да-да, конечно, но я попрошу вас обращаться ко мне, как и раньше на «ты», – сказала она, накрыв его руку своей ладонью, и, добавила с грустью: – Ведь так мало осталось людей, которые могли бы называть меня по-домашнему – Люба.
– Что ж, спасибо тебе и за это, – взглянув на нее, сказал Андрей Петрович и, сделав небольшую паузу, хотел начать свой разговор, но к ним в кабинет в это время зашла секретарь, неся на подносе две дымящиеся чашки ароматного кофе вместе с конфетами и печеньем. Разложив все это на столе, она бесшумно удалилась. Дождавшись, пока за нею закроется дверь, Андрей Петрович взял в руки чашечку кофе, осторожно сделал глоточек, слегка причмокнув губами и зажмурившись, блаженно улыбнулся,
