сердце.
Ты помощь и похвала.
Моя ты надежда, моя драгоценность.
В груди твоей роза цвела.
Ты музыки ноты, ты лучик рассветный,
Пьянящий глоток ты вина.
Моя очевидность, моя ты погибель,
Жестокость, власть, сила, два белых крыла.
СУМАСШЕСТВИЕ
А может быть ты есть всего лишь заблужденье,
Что гложет уж давно мой мозг?
Скажи мне, кто ты? Отрава ли забвенье,
Пусть так! Тебя я восхваляю и не отступлю!
Я говорю себе: не верь ей!
В прекрасной лжи хоть сладко, но смертельно.
И все равно иду за ней, ведомый Велиалом.
О Господи прости, я согрешил,
Сей аромат оазиса послужит мне кошмаром!
Она прекрасна, властна и глубока,
Она — волнующий дурман.
Ее глаза с влекущей поволокой
Меня, в конце концов, свели с ума.
ОН
В том как струится ткань по мышцам его тела,
В том, как скользят его шаги,
Я нахожу следы кошачьих предков,
А как все знают — их не приручить.
Янтарь миндальных глаз его, отнюдь не согревает,
Он бирюза пустынь, безмолвие песков.
Его величье ледяное завлекает,
Зовет вглубь мертвых и бесчувственных миров.
В нем жизни нет, но то к нему и манит.
Горит он пусть холодною звездой.
Но от него кровь в венах застывает
И без остатка хочется принадлежать ему.
АРИСТОКРАТКА
Аристократка, она в мелочах.
Прикрывает слезы вуалью.
Убирает с лица она страх,
Наполняет речи моралью.
Даже в темные времена
Ты узнаешь ее в деталях.
Нарочито в одеждах скромна,
Черный — классика, вровень печалям.
Лишь одно ее выдает:
По ночам, когда смотрит на фото,
В уголке что стоит над столом.
Там мужчина смеется задорно.
Ни за что его не предаст,
И уже стремясь по вокзалу,
Оглянется быстро назад,
И кивнет столице «прощальный».
Пробегает в окнах пейзаж,
Скоро встретит в своих он объятьях.
Не сыскать им дороги назад,
От войны убежали на счастье.
ПРИНАДЛЕЖУ
Порвала нити меж двух граней:
Едины Odium с Amari.
Мне без него от сих вовеки
Покрылся мраком день великий.
А свет луны в ночи теперь
Сжирал мне сердце, будто зверь.
Желай моей душе одно:
Принадлежать тебе дано.
Всецело выбирай — твоя я.
Кто мне враги, а кто князья,
Что мне надеть, а что вкусить,
Когда тебя боготворить.
Ты вынь мне сердце, выбей душу.
Твоим желаньям я послушна.
Прощу удар, приму другой.
Хочу вовеки быть с тобой.
И, если будут презирать, скажу
«Любима я. Вам не понять»,
Никто не дорожил так прежде,
«Никто-й не будет», — ты ответишь.
Ничуть не жаль, любовь моя.
Стерплю я боль ради тебя.
Задам один вопрос, что жжется:
«Создатель, нить не оборвется?
Нас все невзгоды обойдут?».
И шепот свыше слышен вдруг:
«Друг друга заживо сожгут».
НЕПОРОЧНАЯ
Коль горько пить, то стану я вином.
Коль душит гнев, то я твоя прохлада.
Жизнь уколола дух веретеном?
Я — чаша, влей сего мне яда.
Запретного плода вкусил?
Я на себя возьму вину пред Богом.
Кругом лишь грязь и омут, нет уж сил?
Предстану благостным мороком.
Коль свет души давно не согревает
Я разожгу кругом мосты.
Коль дурят по ночам воспоминанья,
Я закричу во тьме до хрипоты.
А, если ты однажды перестанешь
Закутывать меня в свой милый взгляд,
Конечно, больше рядом не застанешь,
Исчезну, словно не было меня.
РАЗРЕШИТЕ?
Разрешите вас обожать?
Разрешите собой восхищаться?
Терпкий голос микстурой принять,
Потерять навсегда опасаться.
Разрешите боготворить?
Написать вас вместо иконы.
Разрешите мне ради вас жить
И пасть смертью храбрых позвольте.
Разрешите носить вас в душе?
Наносить вас по капле на кожу?
Посадить вас внутри, в глубине
И вдыхать вас огромными легкими.
Разрешите на вас лишь смотреть
По утрам, еще в полудреме.
Я вас буду очень любить.
Вы, кивнув, улыбнетесь мне скромно.
ВСЁ, КРОМЕ БОГА В НАС
Все, кроме Бога в нас, когда мой взгляд обрел
хмельное забытье в твоих глазах.
Сорвались голос, платье. В омут
Мы провалились с головой в тот час.
Все, кроме Бога в нас, когда кусаю жадно губы,
Не насыщаясь потом, кровью с глаз.
Сжимаю с силой кожу, томно
шепчу «моя» в который раз.
Все, кроме Бога в нас, когда украдкой на застолье
Моя ладонь, твое бедро
Сливаются в единый сгусток,
Накаливая с жаром все нутро.
Все, кроме Бога в нас — мы демоны, мы черти с преисподни.
На арфе сей любви не прозвучит шедевр.
Ведь струны той злосчастной арфы лишь пригодны
Для звуков какофонии из недр.
Все, кроме Бога, думают другие.
Но ты, мой ангел, продолжай играть.
И, проходясь по струнам своей кожей,
Не смей ты мою душу отпускать.
THEOGN
Я — как свеча у алтаря:
Мне загореться в мраке ночи.
Но днем свободна от огня.
Он всей меня лишен нарочно.
Я — как твой друг, что нужен очень,
Когда дарю всего себя.
А, если слезы лью порочно,
Несчастный сам — не нужен я.
Я — словно, светлая луна,
Меня не ждет никто на утро.
Я — словно солнце: не нужна,
Если во мраке все потухло.
И я — как кошка, что ласкают,
Когда без дел с ногами в ложе.
И отгоняют, если я
Потрусь сама о вашу кожу.
Я — словно бедность: гонят прочь
Пирующие на застолье.
Но я вернусь, вернусь на утро,
Где мышь бежала, меня вспомнят.
Ты днем идешь под руку с дамой,
Совсем не смотришь на меня.
Но вот закат и в будуаре
Ты снова мой, а я — твоя.
Я ускользну от нелюбимых,
От тех, что греют меня льдом.
И упорхну в объятья милых,
Я от их ласк всплакну тайком.
БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ
Быть женщиной не из мужского ребра,
Не из бантиков, одуванчиков и розовых бра,
Не из осколков сердца и рваного крыла,
А из «Волос святой Вероники» серебра.
Таким не стирают улыбку, словно чернила лезвием.
Не выбрасывают из жизни, как скомканный лист с буквами нетрезвыми.
Таких нарекут победоносным известием,
Потрясающе поразительным Иисуса пришествием.
Ради нас пренебрегут всеми взятыми правилами,
Прослывут в толпе бессердечно на любовь обокраденными.
Ради этих глаз, что дьявольским перцем приправлены
Весь мир перевернут, оставшийся во внимании.
Мы из шантажа, всей дряни и сучьего саботажа.
