не все эти мужчины обитали в Пекине. К тому же, как отдельно отмечалось, не существовало никаких внешних признаков, позволявших узнать в человеке потенциального садиста.
– Если бы я слышала нечто подобное только от мадам Дроздовой или Аннет Откёр, – второе имя принадлежало жене помощника французского министра торговли, – то решила бы, что это досужие сплетни… Вы не представляете, какие жуткие сплетни регулярно витают по Посольскому кварталу, мадам! Но о сэре Гранте мне рассказал муж.
– У меня есть основания полагать, что мужчины промеж себя сплетничают ничуть не меньше женщин, – уклончиво ответила Лидия, но молодая итальянка снова покачала головой.
– Нет-нет, сплетни – удел женщин, но даже если бы мужчины и сплетничали, Тонио – то есть сеньор Джаннини – вовсе не такой человек.
Они остановились возле магазина тканей, самого крупного во всём переулке. У самых дверей трудился старый китаец. Он замешивал в кадке некую массу, напоминавшую тесто, то и дело присыпая её белым порошком, то поднимая и растягивая тонко-тонко, то складывая пополам и снова отправляя в кадку, присыпав очередной порцией порошка.
– Как только я приехала в Пекин, – продолжила Паола, – муж практически сразу же предостерёг меня от дружбы с сэром Грантом. А когда я спросила о причине такой осторожности, он рассказал о китайских девушках и доме госпожи Цзо в переулке Великого Тигра, куда сэр Грант регулярно наведывается. Моя матушка, пожалуй, сказала бы, что мужу не пристало беседовать с женой о таких вещах, однако мы, члены посольских делегаций, все здесь в одной лодке, так что я рада, что он предупредил меня, от кого стоит держаться подальше. А позже я услышала от мадам Откёр, что недавно произошёл большой скандал – по слухам, в доме госпожи Цзо погибла одна из девушек.
Между тем старик разделил массу на пучки отдельных соломинок не толще швейной иглы, и постепенно возле его тележки собралась толпа, почти перегородившая улицу.
– Что там такое? – изумлённо спросила Лидия, но Паола недоумённо пожала плечами. Тогда Лидия повторила вопрос прохожему, указав на тележку, но ответ – «а, данго!» – ничуть не прояснил ситуацию. Старик в это время растянул массу в длинную колбаску, состоящую из припылённых нитей, а потом шлёпнул на стойку ближайшей лавки, взметнув облачко белой пудры, и, отцепив с пояса острый как бритва резак, принялся кромсать колбаску на кусочки. Лидия попыталась спросить у старика, что он делает и сколько это стоит, но тот, судя по всему, не понимал её вопросов. Наконец она протянула ему несколько медяков, и китаец, отсчитав ей в ответ четыре кусочка, подхватил кадушку и тележку и направился в соседний переулок, чтобы там продолжить своё странное занятие.
– Не вздумайте это есть! – Мадам Дроздова, выскочившая из лавки, выхватила липкий комочек из пальцев Лидии. – Это может быть отрава!
– Чепуха, местные ведь покупают эти штучки детям, – возразила Лидия. В самом деле, стайка из четырёх-пяти мальчишек поглощала эти «данго» с большим аппетитом. Но госпожу баронессу это не убедило.
Завернув данго в бумажку, она швырнула его в канаву, однако ребятишки мигом вытащили комок оттуда и убежали.
– А что это такое?
– Боже праведный, дитя, мне-то откуда знать? – Мадам решительно потащила обеих девушек обратно к рикшам. – Опиум, скорее всего!
Следом за ними покорно плёлся Меншиков (или всё-таки Корсиков), обеими руками придерживая огромные охапки завёрнутых в бумагу покупок – после посещения всех лавок в переулке их набралось так много, что пришлось нанимать четвёртую повозку, чтобы отвезти всё в русское посольство.
– В общем, как вы сами видите, – заключила Паола, забираясь в повозку, – несмотря на то, что Ричард Гобарт производил впечатление человека весьма благовоспитанного и именно поэтому считался желанным гостем в любом посольском доме, где имелись девушки на выданье, – мне всё равно не стоило отпускать Холли поговорить с ним совсем одну. Тем более что он опоздал – и, как я уже тогда догадалась, напился. Всё-таки он истинный сын своего отца.
Лидии подумалось, что, если бы о её характере судили по характеру её отца, ни один мужчина в здравом уме и твёрдой памяти не посватался бы к ней.
Она уже занесла ногу над ступенькой повозки, когда кто-то едва слышно окликнул её:
– Мисси…
Лидия обернулась – старенький рикша, заговорщически улыбаясь, протягивал ей маленький белый квадратик данго, завёрнутый в обрывок бумаги.
Это оказалась конфета из сахарной пудры, напоминающая рахат-лукум. И, пока повозки тряско неслись сквозь вечерние сумерки к Посольскому кварталу, пудра перепачкала руки и Лидии, и Паоле, выдавая обеих шалуний с головой.
– Что это было? – Уиллард поднял руку, веля остальным прислушаться.
Эшер услышал звук ещё раньше и остановился, вслушиваясь в звенящую тишину, воцарившуюся, как только замолк вой ледяного ветра.
Но расслышал только хриплое дыхание стоящего рядом Карлебаха.
Проклятье. Проклятье, только бы ему показалось…
– Вот уж будет удача, если это очередные бандиты, чёрт возьми, – проворчал Барклай. – У нас и так уже лошадей отобрали.
– Вряд ли это грабители, – откликнулся Гиббс. – Да и по нам видно, что нас уже разок ограбили.
– Ну, сапоги свои я им точно без боя не отдам, – молодой солдат угрожающе взмахнул крепкой бамбуковой палкой.
Эшер – единственный из отряда, у кого нашёлся припрятанный в сапоге нож, – углядев в ущелье бамбуковую поросль, тут же спустился вниз и нарезал побегов, чтобы обеспечить спутников каким-никаким оружием. К тому времени уже почти стемнело. Срезав пять палок около шести футов в длину, Джеймс вернулся на дорогу и принялся их затачивать. Весь процесс занял у него не больше получаса, но даже это время было не лишним, учитывая, какой долгий путь ждал впереди. Когда он закончил возиться с палками, темнота уже сгустилась, однако луна ещё не взошла.
Поэтому теперь они стояли, отчаянно напрягая слух и гадая – вправду ли что-то шелохнулось в кустах там, внизу, или это просто шелест веток на ледяном ветру?
– Как скоро тропа повернёт за скалы, Джейми? – негромко уточнил Карлебах. – Так мы окажемся подальше от реки.
– А они держатся строго у воды или при желании могут выбраться на более сухую землю? – спросил в свою очередь Эшер.
– Понятия не имею. Честно говоря, я видел их всего несколько раз. Маттиас… – старик осёкся, впервые упомянув имя последнего ученика – того самого, чей отъезд по каким-то там причинам, насколько понимал Эшер, и сподвигнул Карлебаха отказаться от привычного образа жизни.
– Фу! Господи! – закашлялся Барклай, когда переменившийся ветер принёс с собой резкую вонь, похожую на запах сгнившей плоти и прелых тряпок. – В какой выгребной яме эти бандюги отсиживаются?
– В шахте, тупая башка, – огрызнулся Уиллард. – Ты разве не чувствовал эту вонь там, в пещере?
Барклай подошёл к краю обрыва поближе и крикнул:
– Эй, китаёзы! У нас ничего нет, смекаете? Мэй цянь – вообще без гроша, слышите? Профессор, –
